Иллюзия любви - Валерия Аристова

— Зачем? — удивилась она.

— Я... хотел оправдаться перед ней, хотел показать... Аделаида, не заставляйте меня говорить этого вам, — он замолчал, но Аделаида тоже молчала, поэтому он продолжил, собравшись с мыслями, — я не хотел, чтобы о моих чувствах знали при дворе. Я боялся за вас. Я не мог ей признаться, что влюблен в вас.

— Если бы вы меня любили, вы бы не пошли к ней, — Аделаида опустила голову, — вы бы сказали ей при встрече, что любите другую. Но я не виню вас. Я сама придумала вас. Наделила всеми нужными мне качествами. Я знала о вас все. Но я не хотела замечать очевидного, — она закрыла глаза и из под ресниц заструились слезы, — только это очень больно, за одну минуту из иллюзии упасть в реальность.

Она закрыла лицо руками, но не всхлипнула. Рауль попытался обнять ее, но Аделаида отпрянула от него, как от чумного:

— Прошу вас, не касайтесь меня больше... никогда. Я... я благодарна вам за то счастье, которое вы мне подарили. Пока я жила в иллюзиях, я была безумно счастлива. Спасибо вам. Но иллюзии развеялись. И теперь между нами ничего быть не может.

Он осторожно взял в ладонь ее руку. Рука ее была холодная и безжизненная. Аделаида не стала отбирать ее.

— Я достоин любого наказания, Аделаида. Если желаете, я умру. Любым способом, который вам понравится. Все равно без вас моя жизнь теряет смысл.

Она улыбнулась.

— Нет, я не желаю. А смысл... вы найдете его, — она отняла руку и обняла себя руками за плечи, ее била дрожь, — вы найдете смысл, Рауль...

— Тогда избейте меня. Я дам вам кнут. Или наймите кого-нибудь, чтобы они меня избили. Я обещаю, что не буду сопротивляться.

Аделаида снова заулыбалась. Только глаза ее оставались холодными и не смеялись, вслед за губами:

— Вы думаете обо мне, беря за пример себя самого. Я не желаю вам зла или боли. Пусть у вас все будет хорошо, — ее снова сотрясла дрожь, — мне холодно... все время..., — но, видя, как он потянулся за пледом, добавила, — я не согреюсь, мне холодно внутри...

Он все же встал, принес ей плед, который накинул ей на плечи. Аделаида закуталась в плед, но дрожать не перестала.

— Как мне помочь вам, Аделаида? Как мне заслужить хоть частично ваше прощение? Я раскаиваюсь в каждом своем слове, в каждом действии. Что мне сделать для вас?

Она пожала плечами:

— Ничего. К сожалению, нет того, что поможет вам стать другим человеком. Когда-то сестра Маргарита говорила мне, что любовь приемлет все. Что нужно любить человека таким, какой он есть. Возможно она и права. Но я не могу любить вас тем, кто вы есть. Мне неприятно думать о том, что я могла быть среди всех этих женщин, кому вы врете... Что я тоже верила вам. Я так вас любила, что, казалось, изучила вас. Я думала, что вы любите меня, и... я была очень наивна. Ложь — это ваша натура. Я понимаю все это... но мне очень больно. Надеюсь, что это пройдет.

— Я обещаю, что ничего подобного не повторится, — сказал он, — я клянусь вам.

Губы ее чуть дрогнули. Она дернула плечом. Поправила плед.

— Вы уже клялись один раз. У алтаря. Я думаю, что нам лучше расстаться. Я вас больше не люблю. И никогда не полюблю. Я знаю о вас все, и знаю, что люди не могут меняться. Из-за мерзких ваших интриг, вас и вашей любовницы, умирает моя девочка. Крошечная и такая беззащитная. Вы убили ее, — слезы снова потекли из под ресниц, и Аделаида стала раскачиваться, в такт своим словам, сжимая дрожащие плечи руками, — она умирает, а у меня даже нет молока от горя, чтобы кормить ее. Ее прижимает к груди другая женщина, но малышка не может есть, у нее совсем нет сил... Я ушла. Я не выдержала. Я не могу смотреть, как умирает моя девочка... вы даже не представляете, что натворили...

— При ней лучший врач, Аделаида, — прошептал он, сжимая ее руку, — возможно, малышка не умрет.

— Возможно, — эхом откликнулась она, — но нет, она не способна жить... моя Камилла... Я столько молила Господа послать мне дитя! У меня никого нет, и больше никогда не будет. Я одна... Я больше не смогу стать матерью... Врач неумолим... А я так мечтала... я все время думала, как же я буду воспитывать своего ребенка... что я буду сама кормить его, играть с ним, учить его ходить... У меня не будет другого шанса... Я осталась совсем одна...

— Аделаида, — он сжал ее в объятьях, и держал до тех пор, пока она не прекратила сопротивляться, после чего стал гладить по голове, пытаясь утешить, — я обещаю, что у нас будут другие дети... я обещаю...

— У нас? — она с силой оттолкнула его, отпрянула как можно дальше, — у нас с вами не может быть детей. Я даже представить не могу того омерзения, с которым я бы пошла в вашу постель. У нас все закончилось, и, поверьте, это не прихоть. Вы мне никто. Вы — убийца моего ребенка. Вы обманули меня. Я жестоко поплатилась за веру вам. Пожалуйста, уйдите. Я не хочу с вами иметь ничего общего. Я не хочу с вами разговаривать!

Он ушел. Закрывая за собой дверь, он видел, как она сидит в кресле, сжав руками колени, и раскачивается в такт своему дыханию. Рауль прислонился к стене. У него много времени. Но ему было безумно больно видеть ее в таком состоянии, и осознавать, что она права. Он клялся сделать ее счастливой, но сделал несчастной. Он клялся ей в любви и верности, но обманул ее. Раньше ему казалось, что все это игра... но игра стоила жизни его ребенку и причинила горе женщине, за улыбку которой он готов был отдать жизнь. Что бы он сделал с тем человеком, который бы стал причиной горя его Аделаиды? Причиной смерти его дочери? Он закрыл глаза... Физическая боль никогда не сравнится с болью душевной.

...

— Девочке совсем плохо, — услышал он голос доктора.

Аделаида стояла в детской, понуро опустив