Анчутка - Алексей Малых
— Осляба! — девица пышногрудая да круглолицая из рук бабы какой-то вырвалась, и не видя куда босыми ногами ступает, содрав ступни в кровь, к тому бросилась. Припала к нему, слезами его омывает, трясёт — добудиться хочет…
— Живой?! — заслышав знакомый голос, Сорока испытала облегчение, и нет чтобы последовать примеру остальных и припасть к широкой груди, вместо этого она с разворота принялась Храбра охаживать оплеухами.
— Живой, живой, — уворачивается тот из под несильных ударов. — А ты хотела, чтоб я мёртвым был?!
— Стой ты, визгопряха, — реготал Олексич, словами осаживая девку. — Мне такой ратник живым нужен!
Ликование, накрывшее детинец и одобрительные крики и славословия предназначенные Военегу и остальным дружинникам, немного поутихли, когда в главные ворота въехала последняя телега, почти пустая.
— Что вы замолчали, будто навь встретили? — недовольно гаркнул Извор, обведя всех раздражённым взглядом.
— Полуумок, — Военег сдержанно фыкнул.
— Нахваливают его, — бурчал Извор, пытаясь слезть с телеги. — Где бы он был сейчас, если бы ни я?
— Завидуешь? — беззлобно съерничал Мир, подставляя своё плечо брату.
— Кому? Этому межеумку?! С чего это?! — Извор горделиво отказался от помощи и поднатужившись, что краска к лицу прихлынула, ступил на земь. — Он так нёсся к тебе, что не видел этого поганого половца, который уже почти догнал его.
— Он спас меня, — Мир пытался того унять, окидывая не по делу чрезмерно кичливого воина беспокойным взглядом.
— А я его! — не желал униматься Извор, верно ожидая признания и своего отважного поступка. — Он, пока этих половцев как белок отстреливал…
— Одному в глаз, другого в шею, а третьего прям меж бровей! — восхищались дружинники.
— Я такого не видел за всю свою жизнь, — подхватывали иные. — Казалось, что это его полоз на руке стрелы метал…
— Он на полном ходу троих в миг уложил. Одна, вторая, третья…
— Да не, — перебил его другой, — он их все сразу выпустил! — воздел невидимый лук и неказисто растопырил пальцы правой руки, слово разом три стрелы между ними зажал, натянул к уху несуществующую тетиву и, резко отпустив её, щёлкнул языком.
— Так вот, — недовольно протянул Извор, явно теряя терпение, что его вечно прерывают, — вижу, тот его уже настигает, уже булаву достаточно раскрутил, сейчас запустит — и не будет у Храбра его головушки светлой. Кричу ему: стой!!! А ему хоть бы хны — вторую стрелу метнул, третью, что в зубах держал, уже готовит — не слышит.
— Ты поэтому сам под булаву решил подставиться?! — не выдержал Военег такого сыновьего безрассудства.
— Да она лишь краюшком меня задела!
— Видел я его, просто понимал, что сначала тех степняков должен прикончить, — гонорился Храбр, наконец отделавшись от погони Сороки, которая вкопалась на месте и, вздёрнув брови, всё это с замиранием сердца слушала. — Орал так, что половец видно с перепугу в тебя булаву метнул, — совсем не радостно ответил Храбр, при этом испытывая сожаление, что не успел завершить задуманное, а Извор своим криком нарушил его планы. — Я бы и сам справился!
— Не думаю! — в ответ огрызнулся Извор и обратился к двоюродному брату который с лёгкой усмешкой наблюдал за всей этой перепалкой. — Мир, а я был против, чтоб он был моим побратимом! Видишь, какая у него благодарность?!
Наверное, в глубине своей души Манас действительно понимал, что не успел бы — он и в правду не рассчитал своих сил и, самонадеянно полагаясь на удачу, действовал крайне опрометчиво, что могло стоить ему жизни. И от этого в большей степени ему было нестерпимо тяжело сейчас оставаться среди дружинников, разделять это ликование новоиспечённых братьев — широко развернув плечом он удалился.
— Идём, — сдержанно бросил Сороке, проходя мимо неё.
Злоба и негодование стремительно рвались наружу. Лишь понимание, что Сорока следует за ним, останавливали Манаса, чтоб не дать им изрыгнуться наружу. Как же он хотел сейчас обернуться и получить спокойствие, утонув в её голубых, почти прозрачных озёрах. Как он хотел заключить её в свои объятья, чтоб затихли все его треволнения. Уже возле наместничьего подворья он резко остановился и обернулся назад, чтоб наконец признаться в своих чувствах к ней. И как же он был удивлён не обнаружив Сороки рядом.
15. Убийство
Извор одиноко лежал на нарах. Его загорелое лицо изломалось, когда он попытался приподняться на здоровом плече и лишь оторвавшись на немного от своего жёсткого ложа, тут же брыкнулся назад не сдержав протяжный стон. Благо никого не было рядом, чтоб засвидетельствовать его немощь — Храбр видно ушёл спать на сеновал к своей Сороке, утомлённый невольными кряхтениями раненного. Мир где-то задержался, словно о друге своём верном позабыл, а может с докладом у отца.
Неожиданно, оказавшегося в полном одиночестве, молодого дружинника постигло тоскливое уныние, и как-то разом накатило и саможаление. Уже тысячу раз Извор раскаялся в том, что прогнал Зиму, предложившую осмотреть его рану, сославшись, что скоро поправится и там нет ничего серьёзного, что конечно же было не правдой; что всю дорогу бравировал перед ратниками, идя верхом, а когда усилился жар, свалился вдобавок с коня, чем насмешил всех северских — благо отец не видел, а то бы опозорился и перед ним, хотя сейчас Извора меньше всего интересовало, что тот о нём думает — но почему же так остро самого коробит любая мысль о его мнении? А потом ему пришлось провести весь оставшийся путь лёжа на возу — Мир настоял. А ещё пытаясь унять свою лихорадку, Извор тайком искупался в Сейме.
Рука уже почти не двигалась, спина слева, куда пришёлся удар булавой, горела. Пульсировало так, что как казалось Извору, разорвёт его всего.
Так и не поднявшись, Извор потянулся к турабарке возле нар, на которой стоял кувшин с водой. Напиться ему не было суждено — лишь только захватив шершавые глиняные бока здоровой, но крайне ослабевшей рукой, Извор не удержал его, и тот выскользнул из пальцев и опрокинувшись упал на глиняный пол. Сожалительным взглядом полянин молча смотрел, как живительная влага растеклась, став грязной, в ночи она казалась чёрной и непросветной. Такой же непросветностью окрашены все думы болящих, не видящих своим страданиям конца.
Возле двери послышались шаги. С неприсущим для храброго дружинника страхом, Извор закрыл глаза, притворившись спящим, чтоб не выдать себя, не показать свою немощь — то чего боятся воины. Верно Храбр вернулся или Мир наконец решил проведать своего друга— Извор не видел вошедшего, просто так
