Анчутка - Алексей Малых

— Мастером грамоты для меня станешь? — дыханьем лёгким воздух поколебал, нежно так обвеял лик Сороки, а та взгляд от них отвести не может.

— Зачем тебе это, боярин? — от того немного назад подалась, да чтоб не упасть с турабарки, в седло (сиденье) вцепилась. — У вас вон толмач имеется, и Храбр, коли нужно, тоже может подсобить…

— Толмач наш — Военегов приспешник, следить за мной станет. А я итак его падчерицей скоро оженюсь, так он тестю всё докладывать будет. А Храбр отказался, говорит, что времени у того нет, дык это и не удивительно, Олексич его при себе держит, видать за этим. Зима половецкий знала — пропала. А мне дозарезу самому охота выучиться. Ну?

Замялась Сорока. Вот и хочет отказать, а не может. Да и помнит Сорока добро, как он ей с курями помог. Он тогда весь в крови да в кишках изгвоздыкался, что пришлось на реку идти купаться. Но как это выглядеть-то будет, коли она с ним проводить время станет.

— Где ж то видано, чтоб девка мужа учила. Слухи поползут, боярин, тебе то что, а мне? — вспыхнула, щёки покраснели.

— Ручаюсь, что никто даже и не заподозрит — мне ведь тоже не очень-то и нать, чтоб об этом знал кто. Слово даю, — и дальше ей в глаза смотрит. А Сорока в его, а они такие… такие — добрые что ли? открытые, что им довериться прям хочешь.

— Никто. Даже Храбру об этом, боярин, не сказывай, — понимает, что не отвертеться, но зарок от того взять нужно, чтоб степняк этот по своему необузданному нраву бед не натворил.

— Каждый день с обеденя до навечерья в горницах княжеских и в терему убирать будешь…

— В наказание что ли? — недовольно губы уголками вниз вывернула.

— Это чтоб никто нас не заподозрил.

— Ааа, — понимающе та закивала, уже измерив всю глубину сей ловушки, что ямы медведей — попалась, так попалась. — Я же говорю, в наказание — и убрать, и поучать.

— Васька подсобит, — быстро нашёл решение. — Он парень толковый и мне преданный. Он, за то, что ты коней тогда из пожара вывела, благодарен тебе.

— Оно и видно, — буркнула. — Поэтому и следил за мной?!

— Он тебя просто побаивается, а за глаза о тебе лишь восхищённые слова говорит. Все уши прожужжал.

— Боязливый и недалёкий…

— Что есть, то есть, но зато коней больше людей любит, а они его. А то, глядишь, тоже ума-разума наберётся. — Ну что, мастер, по рукам?

Сорока руки от турабарки наконец отцепила, узлом на груди заплела, в подмышках спрятала. На открытую ладонь — ладонь-не ладонь, а лапища — с жёлтыми мозолями взглянула, норовисто нос вздёрнула, добро дала словом:

— По рукам, ученик.

— Вот и ладно, — сам уговор закрепил — в ладони в свои звонко хлопнул да растёр. — Позволь ещё об одном тебя просить. Не откажи, мастер, — косит на неё, глаза прищурив и голову на бок завалив слегка, а губы… ах, какие губы: бледно-розовые, чётко очерченные, а нижняя словно слегка припухшая… — Сорока глазами прохлопал, наваждение сгоняя — губы так скривил, одним уголком лишь.

— Что так? Сразу говорю, на горейском читать тебе не стану! И убирать— я сегодня уже всё сделала…

— На торжище со мной поедешь. Мне одной девице… — на молчаливый вопрос ответ дал, — Любаве Позвиздовне… Гостинец купить нужно. Я её дарами одариваю, а всё угодить не могу. Я так понимаю, мы с тобой квитами тогда станем.

— За что это.

— Так за то, что от работы тебя освободил, — удивился, что та сама не домыслила об этом — вроде и ума палата.

"Хорош гусь! Я его учить должна, и по торжищам разъезжать! Что-что, невесте его подарки покупать!" — хотела было фыркнуть, да другое выдала:

— Чтоб девка с боярином на торжище ездила, где ж то видано? Потешаешься, боярин? Не поеду.

— Федька, — в окно опять высунулся. — Лютого рассёдлывай, — а сам на Сороку косится. — Я один поеду.

Что и говорить, Сороку долго упрашивать не пришлось. Едет Сорока на Лютом. А улыбка словно въелась, не отлепить. За детинец верхом вышла — словом никто не обмолвился. Все только поклоном сына наместника приветствуют, да с интересом отрока-проводника осматривают — признать хотят, а не могут, да и Мирослава Ольговича никто пытать не смеет. Сорока лишь шапку на голове поправила, ссутулилась — Федька хоть ростом невелик, а всё ж мужеского рода — плечи поболе женских и грудь не такая округлая. Рукава пониже спустила, чтоб руки нежные её натуру не выдали. Порты его в самый раз девице пришлись. Онучами чистыми ноги обёрнуты, да лапти шнурками подвязаны. Ну, что есть конюший!

Вот уж и по мосту дубовому в посады вышли. За посадами слободы в разные стороны: кузнецкие пыхтят, стеклодувные да гончарные с теми рядом, поближе к Тускари, мельница там же — колесо скрипит, шумит.

Приподнялась Сорока в стременах — там подальше гостевые дворы, а с другой стороны, за Тускарью, поля тёплые, золотом отливают.

— Вот и ладно, — девица ряженая Миру туда подбородком указует. — Это ж сколько возыметь можно?!

— Урожай в этом году обильный, — заметил Мир. — Ежели продать, золотом…

— Пироги да хлеба ситные всю зиму печь можно, — та не слышит боярина, и тот осёкся. — Простому люду пора лютая ни по чём станется.

Тут и к торжищу подошли. Верховых своих у коновязи оставили. А на торжище чего только нет. Тут тебе и товар местный: бусы стеклянные, крестики латунные да и лунницы-обереги сканью украшенные, кольца-усерязи, зеркала, поршни кожаные да сапоги сафьяновые, горшки от мала до велика, котлы медные да сковороды, а корзины плетёные рядками стоят друг на дружке, словно дубовый лес; медовым хлебом в нос бьёт, зазывалы орут, скоморохи на пищалях воют, да баяны на гуслях гудят. Голова кругом. Давно Сорока не торжище не захаживала — Креслав редко её с собой брал. В Киеве единожды была — там торжище поболе будет, только разглядеть толком времени у Сороки тогда не была — местные ведуны и прорицатели прогнали.

Сорока рот разинула, глаза пошире открыла, чтоб всё получше рассмотреть — то они к купцам иноземным зашли. Сорока то к одной лавке подойдёт, то к другой, то в ларь заглянет. А вот достойного гостинца для сестры найти не может. Нависла Сорока над прилавком, словно птица, чьё имя она носит, клюёт товар изучает.

— Мне нравится, — Мир рядом склонился над золотыми нитями из рыбьей кожи.

— Нет, не подойдёт, языком прищёлкнула.

— С чего? Какая