Анчутка - Алексей Малых

Вспомнил Извор, как Мир от него таблички прятал, как с Федькой, конюшим, о чём-то в тайне часто беседует, как с отцом своим по ночам встречается, да и смена отношения того к браку с Любавой тоже настораживает.

— Определись же, на чьей ты стороне, — меч в сторону откинул, — а то не ровен час на отца идти придётся. Моя рука не дрогнет. А твоя?

Военег бой закончил. Не говоря больше ни слова, умылся в бадейке, только остановился, когда услышал конский цокот, и оглянулся на уходящий силуэт своего сына.

Когда Извор вернулся на двор наместника, не хотелось идти тому в клеть. Думал в амбары пойти, бражного чего испить. Тяжёлые мысли угнетали, ломали. Не хотелось Извору верить в то, что Мир предать может… И эти странные переглядывания брата с сотским Олексичем…

Мельтешившая по пустующему двору Сорока не могла не привлечь к себе внимания — остальные- то уже на покое, одна она бегает, да конюший с вратниками задержавшихся бояр встречают.

— Ну?! — подбежала к Извору пытливо ответ в глазах того выискивая, не выказывая ни страха перед воем, ни уважения, да хоть и какого-то пусть даже маломальского намёка за сожаление вчерашнего поступка в ней тоже не было.

— Что, ну? — сделал вид что не понял, а у самого нет никакого желания перед той отчитываться и вовсе видеть её не хотел — одни беды от этой визгопряхи.

— Вы ведь Храбра искали? Мирослав Ольгович ничего не сказал, к наместнику сразу пошёл, — головой на хоромы махнула.

— И мне тоже нет охоты с тобой разговаривать, — серчало ей отвечает, а потом не утерпел, на неё накинулся. — Все беды от тебя! Как пришла сюда, всё наперекосяк пошло! Любава со вчерашнего дня в истериках бьётся, говорит, анчутка её какой-то мучает! И верно, будто нежить ты какая! То пожар, то дядька вновь в запой ушёл, теперь Храбра…

— Что с ним?! — ближе к тому подбежала без зазрения, мокрые глаза на того вскинула, за руки того хватает, трясёт. — Говори же, что случилось?

Что муж грозный против слёз женских. Это тебе ни мечом махать, ни от ворогов невинных защищать — вот меч, вот враг — знаешь дело. А тут как помочь? Как утешить? Слова сказать не может, не знает как рыдания остановить. Сорока, не дождавшись ответа, голову повесила, совсем сникла. К себе побрела, чуя что ноги не держат, на ближайшую завалинку уселась, только всхлипы её до Извора доносятся.

— Любишь его? — Извор рядом сел, пыл свой на жалость переменив.

— Люблю?.. Кого?

— Жениха своего?

— Какого? — на того глаза выручила, мигом плакать перестала.

— Храбра.

У той опять лицо переменилось, скуксилось, губы пухлые задрожали.

— Наверное люблю… Я его меньше всего в степи боялась. Пока там жила он меня половецкому учил. Храбр всегда вкусности приносил, даже финиками и смоквами (инжир) сушёными угощал.

— Где ж роб такие яства брал? — Извор выпытывает.

Сорока раньше и не думала откуда брал, а теперь поняла — не простой роб был Храбр, да плечами лишь пожала и, плач унимая, вздохнула, затяжно шмыгнув носом.

— Он меня и от смерти спасал не единожды, — напрягся полянин, весь вниманием образился — чаще всего жены в такие моменты, когда особо слабыми становятся, могут всё поведать, за языком не следя, а более говоря сердцем. — И из полона бежали вместе, и охотились тоже вместе, и ели вместе… Я его шибко люблю… — замолчала, слёзы рукавом утирая, а Извор на ту брезгливый взор бросил, да потом переменился в помышлениях от иных слов. — Храбр мне завместо брата всегда был… — вновь залилась, по новой, щёки мокротой умащивая, да так горько, что у Извора внутрях тоже всё заныло. — Он мне семьёй сделался. Если бы не он, сгинула бы там… — Хотел было девицу приголубить, да замешкался, думая, удобно ли то будет, а та сквозь плач слова шамкает, — он один раз также бесследно пропал, да не скоро вернулся. А если опять его долго не будет, как же одной мне жить дальше… Раньше хоть дядька был, а тепереча что мне делать? — тихонько подвывает.

Извор к той плечами разворот принял, приобнять понудился, на подрагивающую от плача девицу жалеюче смотрит. Такой беззащитной она ему в тот миг показалась: где вся её спесь, где вольнодумие задиристое, где вся её неуёмная шумливость, которая не смотря ни на что самому сильно нравится уже стала.

" И с чего на неё раскричался — укоряет себя Извор. А Любава сама хороша — вечно припадошная — пусть ей наукой будет, как перед другими нос задирать."

Обнять девицу — дело-то нехитрое, да о Мире вспомнив, так и замер не решаясь на сие действие, не желая, чтоб девица между ними встала. Рука протянутая к Сороке так и зависла в воздухе, а потом и вовсе пальцами дрогнув, в кулак их сжав, как вода от берега Извор от Сороки и отхлынул. Да и та, вскоре распрощавшись, к себе побрела.

Проводил ту взглядом, пока тонкая фигура не скрылась за углом сенницы. Разговор с отцом вспоминая, подле крыльца высокого стоит, Мира поджидает. Тот долго себя не заставил ждать — выскочил, да будто и не ожидая с Извором так скоро увидеться, встрепенулся весь. Холодом по хребту его дёрнуло не от ночного хлада, а от того что с отцом о нём только что говорили, а Извор, как ни в чём не бывало, перед носом кувшином пива потряс, в улыбке губы растянул.

На завалинке уж холодно сидеть — в клети пили. Пили молча, не закусывая, из одного кувшина. На пустующие нары, где недавно ещё Храбр спал, поглядывали.

— Что думаешь? — Извор тишину нарушил, встряхнув неумолимо пустеющий кувшин, прислушиваясь к плеску в его глубине.

— Я не хочу думать, что он предал нас, но всё на это указывает — появился не весть откуда и пропал без следа, а ещё, — осёкся словно тайну какую открыть не хочет…

— Что?

— Ничего, — и опять молча пьют.

— А Сорока? Неужто сердце ёкнуло? — Извор между прочим спросил, а Мир от ответа увиливая, кувшин из рук того выхватил да и присосался. — Ну?! — Извор его в бок толкнул, что пиво с края пролилось, с бороды скатилась, рубаху омочило. — Да вижу, что нравится, — скосился исподлобья, что Мир поперхнувшись, закашлялся. — Ежели бы кто другой моим зятем стал, я бы такого не позволил, но тебе я всё прощу, — саданул того по спине с маху. — Помни, что ты мне