Игра титанов: Вознесение на Небеса - Хейзел Райли

В толпе поднимается гул, но и на сцене все не остаются равнодушны. Я — первая. В одно мгновение забываю про признание Хайдеса.

Лайвли переглядываются; видно, каждый пытается прикинуть, к кому это можно привязать. Кто испытывает чувства к кому-то из семьи?

Жгучее желание узнать, чьё это, бьёт меня, как пощёчина.

Я не угадаю наверняка — могу лишь ткнуть пальцем в небо. Вероятность не на моей стороне, но выбора нет. Зевс ждёт ответа. Один он остаётся безликим.

— Не знаю… Афина? — выпаливаю, не подумав.

Она резко мотает головой, ничуть не довольная моим выбором.

Гермес разводит руками, делая шаг вперёд:

— Ребята, серьёзно. Кто, чёрт возьми, это написал?

— Нам только инцеста в семье не хватало, — комментирует Лиам.

Прежде чем они разболтаются и сорвут игру, Зевс вытягивает новую карточку и обрывает всех. Затем поворачивается к зрителям и тоже просит тишины.

Начав читать, он явно мрачнеет. Что там ещё такого? Он хватанул воздух — и я понимаю: там слова, которые нельзя озвучивать перед сотнями студентов.

Он подходит ко мне ближе, отводит микрофон и шепчет:

— «Я убила свою первую любовь».

Сердце у меня спотыкается. Сначала я боюсь, что ослышалась. Я уже собираюсь попросить повторить, когда в кармане джинсов вибрирует телефон. Я вытаскиваю его, сомневаясь: номер незнакомый.

— Алло?

— Добрый вечер, это Хейвен Коэн? — женский, взрослый голос.

Хайдес отодвигает микрофон, чтобы мой разговор не ушёл в зал.

— Да, это я. Кто говорит?

— Мы звоним из больницы Йель — Нью-Хейвен насчёт вашего брата, Ньюта Коэна. — Я вздрагиваю так, что перехватывает дыхание. — Вы могли бы подъехать как можно скорее? Ньют вышел из комы.

Глава 43. ЦВЕТОК ЛОТОСА

Лотос символизирует забвение и потерю желания вернуться домой. История Одиссея — пример того, как природные явления, как цветы, используются в греческой мифологии, чтобы отразить стороны человеческого состояния и опасности, возникающие в пути жизни.

— Где мой брат? Как он? Я могу его увидеть? — это первое, что я выпаливаю, мчась по коридору к интенсивной терапии.

Двое медбратов и врач стоят у двери; у неё в руках папка, остальные двое слушают её. Все трое одновременно поворачиваются ко мне.

Я сделать и шага не успеваю — меня останавливают. Арес слева, Хайдес справа.

— Коэн, ты не можешь влететь в палату и броситься на Ньюта. Он после комы будет заторможенный, ещё бед наделаешь. Стой.

Голос Ареса выше обычного. С тех пор как мы вошли в больницу, он нервный и на грани истерики. Как бы ни был Ньют для меня важнее всего, невозможно не заметить, как резко у него сменилось настроение.

К нам выходит врач — женщина с каштановыми волосами, собранными в высокий хвост.

— Хейвен Коэн, сестра? Я доктор Тайрелл.

Я яростно киваю.

— Я могу его увидеть? Как он?

— Здесь, — она указывает на папку, — написано, что у вас один родитель. Где ваш отец?

— В данный момент до нашего отца не добраться, — подтверждаю. — Здесь только я. Я единственный родственник Ньюта.

Она несколько секунд меня изучает, будто ей меня жалко. В конце концов вздыхает и после краткого медицинского объяснения добавляет:

— Ньют спокойно открыл глаза. Ни возбуждения, ни растерянности. И, как бы мне ни хотелось назвать это хорошим знаком, на деле — нет. Он пока не отвечает даже на базовые стимулы вроде обращения по имени. Пальцы рук и ног шевелятся едва-едва, остальное тело неподвижно.

Моё — тоже. Я внезапно каменею на месте, мне трудно даже сглотнуть. Сердце начинает колотиться, каждый удар — глухой толчок в ушах.

— Формально он вышел из комы, — продолжает доктор Тайрелл. Двое медбратов за её спиной смотрят с сочувствием. — Сердечный ритм ровный, дышит без труда. Показатели хорошие. Но будто всё ещё спит. Возможно, это временно: у каждого пациента восстановление идёт по-разному. Однако мы должны учитывать и то, что он может остаться таким на всю жизнь. В состоянии… транса.

Я не замечаю, как начинаю мотать головой, с мокрыми глазами — пока руки Хайдеса не обнимают меня, и он не гладит по спине, успокаивая.

Тысяча осколков жизни пролистывается перед глазами. Воспоминания с Ньютом — моим не кровным братом, но связью такой крепкой, будто мы близнецы. Моя единственная семья. Единственное, что у меня оставалось.

— Мы хотя бы можем узнать, раскрылась ли ему ладонь и что он сжимал? — резкий голос Ареса возвращает меня в реальность и возвращает телу подчинение. Я ведь совсем забыла об этой детали.

Доктор хмурится и переглядывается с медбратами.

— Да, ладонь разжалась ещё раньше, чем он открыл глаза. И внутри кое-что было.

Я жду продолжения; любопытство убивает. Остальные, кажется, чувствуют то же. Хайдес теряет терпение первым:

— Так что это было?

— Цветок, — отвечает она после короткой паузы. — Завядший. Мы отправили его в лабораторию, и, похоже, это…

Слова вырываются сами:

— Цветок лотоса.

Она остаётся с приоткрытым ртом. Наверное, думает, что мы все очень странные.

— Да, точно. Лотос.

Это прозвучало из уст Ньюта, когда он был в коме, ещё в Греции. «Цветок». Он уже тогда бессознательно говорил, что у него в руке. Но если он вышел из лабиринта с лотосом, значит, нашёл его внутри. Тогда… остальные бессмысленные слова, что он бормотал, тоже про лабиринт? Это бы объяснило, почему среди них был Аполлон. У него в комнате маска Минотавра, которую нашёл Арес.

— Через полчаса вы сможете войти, — сообщает доктор Тайрелл, уже собираясь уходить. — Нам нужно немного времени, чтобы закончить обследования.

Я благодарю, но голос еле слышен — не уверена, что она расслышала. Хайдес всё ещё рядом и держит меня так, будто я могу рухнуть в любую минуту.

Остальные рассаживаются в кресла вдоль стены.

— Какого чёрта всё это значит? — взрывается Арес. Он крутит руки до тех пор, пока с большого пальца не сходит кусочек кожи. — Мы думали, он держит в кулаке что-то важное, а он, значит, собирал цветочки, убегая от Аполлона с мачете?

Афина и Гера сразу вступают в разговор — на редкость соглашаясь с Аресом. Зевс поднимает указательный палец — и все замолкают. Его взгляд уходит в пол.

— В греческой мифологии эта трава всплывает прежде всего в «Одиссее», где Гомер рассказывает о «лотофагах», которые приняли Одиссея и угощали плодом растения, считавшимся наркотическим и связанным с потерей памяти.

Никто не издаёт ни звука. Хайдес сдвигает меня на пару сантиметров, чтобы пропустить медсестру с каталкой.

— Ты хочешь сказать, что лотос стирает память? — спрашивает Лиам.

Зевс качает головой: