Царствование Розы - Кейт Голден

Я рванул меч назад, пытаясь высвободить его, и мне еще раз напомнили, как мало силы я имел как смертный.

Меч засел в ее грудной клетке намертво.

Я дергался и тянул, уворачиваясь от ее пальцев-обрубков и безгубой пасти. Ее дыхание ударило в лицо — ни капли тепла, ни капли жизни в этих жилах, — а зловоние… как от груды падали на солнцепеке. Как от самой смерти, выдранной из небытия и обреченной на вечные поиски.

Мгновенное осознание заставило меня поднять взгляд на дикую, замерзшую ведьму. На талисманы и костяные реликвии, висящие на ее шее. Символы прошлой жизни. И ее скорбные, мутные глаза… невыносимая, бесконечная боль в них.

Врейта издала животно-нечестивый стон и рванулась вперед, теперь быстрее…

Я отпрянул слишком резко и шлепнулся на зад, пятясь назад, пока врейта перевалилась через тачку, насадившись еще глубже на меч и издав новый низкий, гортанный звук.

Слишком близко, слишком близко…

Выпрямившись, я рванулся вверх и назад, изо всех сил стараясь сохранить между нами как можно большую дистанцию. Мне никогда не убежать от нее, она никогда не устанет… а мое единственное оружие — одно где-то в бесконечных снегах, а другое застряло в ее теле. Еще один шаг назад — и моя спина ударилась о ствол дерева, и я, не раздумывая, развернулся и полез вверх.

Не думая, не дыша, я впивался ногами в кору. Все выше и выше. Не думая о том, как мои руки огрубели и одеревенели от холода, горят и немеют одновременно. Не думая о том, как хвоя, лед и кора впиваются в мои глаза, застилая взор.

Какой-то голос в моем сознании, солнечный и яркий, указал, что если бы я не карабкался на ту ледяную стену снова и снова, мышечная память ни за что не позволила бы мне вскарабкаться так высоко. Что все мои мучения были не полностью бессмысленны.

Справедливое замечание, пташка.

Все выше, и выше, и выше я поднимался, а те отчаянные стоны затихали. Еще выше, пока снежная врейта выла, умоляя у подножия дерева хотя бы о одном вкусе, одном глотке моей души.

Когда я убедился, что моя надежда оправдалась — что врейт не может забраться вслед за мной — я устроился между двумя ветвями, расходящимися V-образно, и вдохнул полной грудью за полной грудью ледяного воздуха.

Тот размытый клок спутанных белых волос стонал с земли, моя сталь торчала у нее из спины. Разрушенная. С разбитым сердцем. Более печальная, чем я мог вынести, слушая. Оглушительный рев боли был слишком знаком.

Прошли часы, много часов.

Ночь превратилась из просто холодной в леденящую. Ухали совы. Шел снег.

Мое лицо онемело настолько, что снежинки, падавшие на него, не таяли.

В какой-то момент моя дрожь стала опасностью для моего положения на ветвях, и я привязал себя к узкому стволу своим поясом на случай, если потеряю сознание. Но уснуть я так и не смог. Адреналин яростно требовал жить. А врейт у основания дерева все еще выла, неутолимо голодная.

И никакого сна… отсутствие сна означало часы за часами несчастных мыслей. Раздирающие воспоминания. Воображаемые разговоры, которые рубили мое сердце.

— Я не могу так жить.

Ее полные губы опускаются.

— Я знаю.

— Тебе больно?

— Нет. Я здесь куда счастливее.

Я тянусь к ее теплой, мягкой коже, но все, что я чувствую, это ночь.

— Ты лжешь, моя пташка?

— Ты хочешь, чтобы я солгала?

К тому времени, когда небо посветлело до тусклого, бесплодного серого — единственного цвета дневного света в проклятом богами Ворсте — я совсем потерял из виду землю. Все расплылось — белизна свежего снега, белизна густых волос врейта, белизна облаков, что стелились по вершине.

Но ее вой прекратился, и я понял — она оставила меня. Потому что эта тварь никогда не замолчала бы по своей воле. Она обречена вечно скитаться по этим пустынным, промерзшим землям. Бредя без цели от дня к ночи и снова к дню. Рыдая по утраченной жизни. Вымаливая хоть кого-нибудь, кто разделит ее вечность. Скрюченная, плачущая оболочка с грубым стальным мечом, пронзившим ее сердце.

Я вздохнул, истощение и тоска тяжким грузом легли на сознание и густым комом застряли в горле. Моя нога нащупала ближайшую нижнюю ветвь, чтобы начать спуск…

И промахнулась.

Блядь, блядь…

Хватаясь за сосны и ветви, размахивая руками, я упал…

И приземлился с треском на перевернутую тачку.

Боль, которая пронзила мою спину и бок, была тошнотворной. Настолько, что я перевернулся и дважды вырвал в свежий, новый снег. Ничего не вышло. Я не ел несколько дней.

Если я не доберусь до Карруса до заката, мне придется убить свой ужин своими руками.

Я встал на слабые ноги, тело кричало, и осмотрел тусклое утро на склоне горы.

Ни врейта. Ни существ.

Просто простирающийся, враждебный океан белого снега.

Пока я шел, рассвет сменился ранним утром, и незнакомый солнечный свет окутал простой горный перевал радужным, почти ослепляющим белым. Этот незатененный солнцем — рассеивание тех густых, постоянных облаков — означало, что я приближаюсь к столице. Я прошел дальше, заставляя свои ноги не подкашиваться от облегчения или усталости.

Все дальше и дальше, через клубящиеся, нежные облака, словно свежеспряденная вата, и вниз по тропам, которые я заметил, были теперь отмечены поникшими подснежниками. И затем… булыжник. Прочный, благословенный булыжник.

И веселые кирпичные фасады магазинчиков. Аромат горячих булочек к завтраку и сады из крокусов и морозников. Температура теперь была приятной зимней прохладой, со снежинками, что таяли на моих рукавах. В небе неторопливо проплывали крылатые волы, добродушно покряхтывая — на их спинах восседали довольные жители с сумками, полными продуктов.

Наконец, благословенно, я прибыл в Каррус.

Столица парящего королевства была похожа на зимнюю страну чудес — веселый, оживленный городок деревянных домиков и цветочных горшков и уютных кирпичных дымоходов. Все встроено в самую высокую вершину парящих гор королевства.

Я нырнул под арку, переполненную гроздьями эфемерной зимней гортензии, каждый лист которой источал сосульки, сверкавшие, как чистые бриллианты. Древние храмы, которые я проходил, были позолочены золотым солнечным светом. Элегантные лебеди скользили под их чайными мостиками и поперек сверкающих, чистых прудов.

И хотя я ценил безопасность, что пришла с конфетно-розовыми облаками и румяными детьми, каждый изящный, покрытый снегом цветок или крылатое животное… все это только заставляло меня думать о ней.

Меня посетила тревожная мысль — где-то между повозкой, торгующей эликсирами тепла, и бескрайней ледяной равниной,