По регламенту – враги - Майя Фабер

Улица оставалась безмолвной, но теперь в этой тишине чувствовалось что-то иное. Не просто пустота, а напряженное ожидание, будто сам воздух замер в предвкушении. Я прижалась к Келу, вслушиваясь в сдержанную пульсацию чипа, в собственное дыхание, в едва уловимый трепет под кожей.

Через секунду из-за голографической витрины одного из пустующих зданий вышли двое. Их лица скрывали проекционные маски, одежда выглядела слишком нейтральной, чтобы быть случайной. Но не было ни капли враждебности — только быстрая, деловая проверка: визуальное сканирование, подтверждение личности через чип, сверка данных. Все — за пару секунд.

— Забираем, — произнес один из них.

Кел слегка сжал мою руку. Не для поддержки — для связи. Он даже не взглянул в мою сторону, но я почувствовала этот импульс — как якорь, как напоминание: «Ты здесь. Я — здесь».

Я кивнула. Молча.

Нас проводили к машине, притаившейся в тени за проекционным укрытием. Это был не просто транспорт — эвакуационный модуль последнего поколения, созданный не для движения, а для исчезновения. Мы привезли их собой. Одна из технологий, которую собирались продать людям… за место на этой планете. Гладкий матовый корпус, голограммы номеров, плавно меняющиеся, чтобы сбить слежку, абсолютно бесшумный двигатель — машина казалась призраком, материализовавшимся лишь на мгновение.

Я поднялась по ступеням, и каждое движение отдавалось в мышцах ноющей усталостью. Тело, привыкшее к адреналину, теперь с трудом перестраивалось на тишину.

Кел зашел следом. Сел рядом. Близко. Его колено касалось моего. Он не извинился и не отодвинулся. И я не хотела, чтобы он это сделал. Это касание держало меня на плаву — так же, как его рука минуту назад.

Двери закрылись с мягким шипением, и в салоне зажегся рассеянный золотистый свет, теплый и почти живой. И тогда что-то внутри оборвалось.

Сначала ушло напряжение — разжались кулаки, дрожь в пальцах стихла. Потом — страх, сковывавший грудь все эти часы. А затем… все.

Я выдохнула. Медленно. Глубоко. Впервые за много часов.

Здесь было тепло. По-настоящему. Воздух пах не дымом и дождем, а безопасностью, словно сама реальность наконец смягчилась. И в этот момент, когда я впервые за долгое время почувствовала себя вне прицела, ко мне пришла мысль… Я бы хотела еще немного побродить с ним по ночному городу.

Может, даже остаться там до утра. В его куртке, пропахшей дождем. С переслащенной едой из автомата, с его пальцами, переплетенными с моими в темноте. С этим его молчанием, которое грело сильнее любых слов.

Потому что тогда не было обязательств. Не было границ. Не было мира, требующего решений и жертв. Опасность? Неощутимая. Погоня? Невидимая.

Нет. Только Кел. Только я. Только шаги, дыхание, редкие слова.

Я не сказала этого вслух. Просто скользнула по нему взглядом — будто случайно. А он уже смотрел прямо на меня. Спокойно. Тепло. Словно слышал каждую невысказанную мысль.

И я поняла: он бы тоже не возражал… еще одну ночь.

* * *

Дорогие читатели, приглашаю в мою новинку

Симбиоз. Моя чужая жизнь

Действие книги происходит в том же мире, что и у этой (не продолжение)

Я верила в идеальный мир и в то, что медицинский чип в моей спине просто спасает мне жизнь. До того дня, как меня вызвали на плановую проверку, после которой я должна была погибнуть.

Прямо из больницы меня похитил жестокий, пугающий наемник, утверждая, что это спасение. Он рассказал, что мой чип вовсе не лекарство, а я сама — лишь смертельно опасный эксперимент.

Он не герой, не друг и не защитник. Следит за каждым моим шагом и не отпускает, но продолжает спасать от каждой новой опасности. За мной охотятся, и снова стоит выбор — кому доверить свою жизнь?

В книге есть:

Одна обычная девушка, которая верила, что её жизнь под контролем

Один чип, который делает не то, что должен

Один жестокий, опасный и притягательный наёмник

⚡ Одна смертельно опасная тайна

Множество врагов и одна большая охота

‍ И… чувства к тому, кого надо бояться больше всего на свете.

Глава 19

Во внутреннем дворе временной резиденции Ра’шель Ке’наар, предоставленной людьми на время переговоров, было слишком спокойно.

Тишина лежала между аккуратными клумбами, чистыми дорожками и безупречно подстриженными деревьями, как плотное, тяжелое одеяло контроля. Здесь не было следов тревоги, страха или спешки — только порядок и идеальное, почти неестественное спокойствие. Каждое движение казалось слишком громким, каждый шаг — нарушением покоя. Воздух был искусственно очищенным, и в нем не чувствовалось ни дождя, ни пыли, ни дыма — только тонкий аромат свежести, выверенной до миллиграмма.

Нас встречали.

Двое — охранники, их движения были отточены до автоматизма, а лица лишены каких-либо эмоций, глаза — пустые, как у манекенов, но при этом невероятно бдительные, сканирующие пространство с холодной методичностью. Они не просто стояли — они занимали позиции, блокируя возможные пути отступления, не оставляя ни единого шанса на непредусмотренное развитие событий.

Третий — медик, с бледным, почти прозрачным лицом, на котором лежала печать усталости, но не физической, а какой-то внутренней, будто он слишком долго существовал в этом мире правил и протоколов. В его руках — планшет, экран которого мерцал холодным светом, уже открывая мое досье, мои показатели, мою историю, разложенную на цифры и графики.

Позади них — координатор, женщина с пронзительным, напряженным взглядом. Она смотрела не на нас, а сквозь нас, оценивая, как бы наметить на сетке координат наши места, значимость, пригодность к возвращению в систему. Мы были для нее задачами. Отметками. Переменными в формуле.

А потом из-за их спин, будто из другого слоя пространства, вынырнула она.

Ра’шель Ке’наар. Моя мать.

Ее походка была бесшумной, плавной, словно она не касалась земли, а скользила над ней, сохраняя дистанцию даже с окружающим пространством. Высокая, прямая, с безупречной осанкой, она казалась высеченной из мрамора — холодной, совершенной и неуязвимой. Ее светлые глаза, лишенные какого-либо тепла, остановились на мне, и в них не было ни волнения, ни беспокойства, только та же неизменная, выверенная до миллиметра сдержанность, которая всегда отделяла ее от всего эмоционального.

— Мойра.

Мое имя прозвучало четко, ровно, без интонационных колебаний, но в тот момент, когда оно сорвалось с