Игра титанов: Вознесение на Небеса - Хейзел Райли

Я сажусь рядом, не поднимая глаз. Он — смотрит. Чувствую его взгляд, и становится ещё страшнее. Понимаю, что мои руки дрожат на коленях, только когда он тоненьким голосом шепчет:

— Не бойся. Однажды ты всё это забудешь. Они так обещают.

Снова тьма накатывает на память. Я сомневаюсь: можно ли этому верить? Не придумал ли мозг это всё, чтобы дать мне желаемое?

Хайдес сжимает мою ладонь. Наклоняется к самому уху:

— Не бойся.

У меня перехватывает дыхание. Сердце летит галопом — я боюсь, что сейчас сорвётся.

— «Однажды ты всё это забудешь. Они так обещают», — заканчиваю фразу.

Хайдес поворачивает меня к себе и берёт лицо ладонями. Наши лбы соприкасаются, и я не смыкаю век: этот миг я хочу прожить до дна.

— Но мы вспоминаем, — продолжает он. — Несмотря на ту боль, мы это вспоминаем. И я счастлив, что встретил тебя — даже в таких грустных обстоятельствах. Ты помнишь, Хейвен? Помнишь, что была здесь со мной?

Я медленно киваю. Я увидела лишь нашу первую встречу — но этого достаточно.

— Помню, Малакай.

— Это была ты, — шепчет он, голос рвётся, глаза блестят. — Ты — девочка, которую я ждал на дереве, Хейвен. Всегда была ты.

Я разрываюсь на слёзы — от того, что вернулась хорошая часть прошлого, и от отчаяния из-за того ада, в который нас бросили детьми.

— Это была я, — повторяю. — Ты ждал меня.

Хайдес целует мою щёку и солоноватые дорожки на ней. Облизывает губы, будто пробует их на вкус:

— И ты вернулась. Хейвен, ты вернулась ко мне. Ты моё прошлое, моё настоящее и моё будущее.

Первым сказать «не бойся» — это был Хайдес. Первый успокаивающий голос, когда я попала в приют. Первым объяснить, что не нужно переживать из-за «полупустого стакана», был Аполлон — возможно, и половины хватит. Но первым наполнить мой стакан до краёв, лишив себя воды, — это сделал Хайдес.

Аполлон первым научил меня не считать недостающее. Хайдес первым дал то, чего не хватало.

Глава 45. ИГРА НА ДОВЕРИЕ

Дедал, которому поручили построить лабиринт, спроектировал его столь хитро и затейливо, что всякий, кто входил внутрь, едва ли мог найти выход. Сам он, заточённый Миносом в лабиринте, вынужден был искать иной путь, чтобы бежать с острова.

Арес уставился на фотографию, лоб в морщинах:

— У Джареда были длинные волосы уже в шесть лет? Чёрт, он что, из матки сразу таким выкатился?

Это первые комментарии к нашему подробному рассказу о часах, проведённых в приюте Сент-Люцифер.

Фото возвращается в наши руки. Точнее — в руки Хайдеса. Он держит его как сокровище, которое защитит любой ценой. Единственная вещественная улика нашего общего прошлого: я, Аполлон и Хайдес в приюте в пять — шесть лет. Он упрашивал меня оставить снимок себе, но, когда Александрия показала его, я видела, как у него зажглись глаза. Поняла: для него это важнее.

— Значит, это всё, что вы выкопали? — не унимается Арес, неутомимый бульдозер. Он откидывается на локти и разваливается на пледе, как многие студенты Йеля: сегодня днём погода совсем не про коннектикутскую зиму.

— Вас поили настоями лотоса, гнали тесты на сообразительность, а Малакай лазал по деревьям как обезьяна, поджидая Коэн. И что дальше?

Я пожимаю плечами:

— Ну… так тоже можно резюмировать. — Ловлю недовольный взгляд Хайдеса и кашляю, сворачивая попытку шутки.

— И нам-то какой прок? — продолжает Арес, растерянно. — Ни к селу, ни к городу…

Афина, с зелёным яблоком в руке, закатывает глаза. Без предупреждения шлёпает плод ему в рот — приходится распахнуть челюсти и ухватить яблоко зубами, чтобы не уронить. Арес бубнит что-то в кожуру, возможно жалобу. Потом выплёвывает на траву и затихает.

— Мы знали, что приют в играх лабиринта не поможет, — наконец рассуждает Зевс, разглаживая пальцами морщины на лбу. — Это была попытка выиграть время. Потому что мы также знаем единственную вещь, которая может помочь Хейвен. Мы все это здесь знаем.

Братья и кузены Яблока переглядываются и тут же уводят глаза — пляска, над которой я бы, пожалуй, посмеялась, если бы на кону не стояла моя шкура.

— Простите, я не знаю. Кто-нибудь скажет вслух? — подаёт голос Лиам.

— Нам нужно сопоставить, что мы видели в лабиринте детьми, — бормочет Гермес, разрывая травинку на мелкие зелёные конфетти.

Хайдес, Гермес и Афина переглядываются — так погружены в немую беседу, что я начинаю чувствовать себя лишней; похоже, не только я.

— А Гиперион и Тейя ничего не знают? — спрашиваю неуверенно. Наследники заинтересованной стороны тут же оборачиваются ко мне. — Неужели у них нет ни малейшего понятия, что в лабиринте?

Гера, сидящая безупречно прямо в белоснежном вязаном кардигане, не моргает:

— Ты ещё не поняла, что мы — отрезанная ломоть в семье? Гиперион и Кронос не ладят. Встреться они — кто-то один уйдёт под землю.

— Кронос и Гиперион тоже были в лабиринте детьми, до усыновления. Но игры были другими. Когда Кронос взял Олимп под себя, лабиринт, в каком-то смысле, изменился. И только он знает как, — объясняет Зевс.

— Но папа кое-что знает, — возражает Гера. — Когда мы задали ему те же вопросы, что Хейвен только что нам задала, он ответил одной фразой. Помните?

Арес щурится, будто совершает подвиг:

— Нет. Я слушаю процентов пятнадцать того, что говорят люди.

— «Лабиринт Минотавра — это игра, основанная на доверии», — произносит Зевс, вглядываясь в память.

Пауза растягивается.

— И, по-твоему, это нам поможет? — поддевает Арес.

Зевс не шелохнётся:

— Предупреждаю: ты испытываешь моё терпение, Арес. Прекрати.

Арес передразнивает.

— Если честно, в этом может быть толк, — медленно выговаривает Афина, как будто спорит сама с собой. — Я, внутри лабиринта, не помню, чтобы встретила кого-нибудь. Даже парня в бычьей маске с мачете.

— А я Минотавра помню отлично, — отвечает ей Хайдес.

Только теперь замечаю, как дрожат его пальцы на фотографии. Накрываю их своими — тщетно пытаясь успокоить. Он благодарно и грустно улыбается.

— Я помню двоих, кто был там со мной, — неожиданно появляется новая деталь. Это Гермес. — Они были добрыми. И помогали мне убегать от кого-то, кто хотел мне зла.

Хайдес подаётся к нему, не выпуская моих рук:

— Всё в кашу, чёрт побери.

— Вашим воспоминаниям нельзя доверять, — впервые за час подаёт голос Посейдон. — Возможно, прав только один из вас. А возможно, истина — смесь всего, что вы сказали.

Снова тяжёлая тишина. Где-то вдали смеётся девушка.

— И как нам понять, где, блин, правда? — спрашивает Арес.

— Отличный,