Когда родилась Луна - Сара А. Паркер
Идеальный захват.
Я дергаю за край плаща, стягивая его с ее бледных плеч.
― Ну разве ты не прелесть? ― Стону я, расстегивая кожаные штаны. Я протягиваю руку и сжимаю в кулаке свой твердый член медленными, тугими движениями.
Девушка как раз в моем вкусе.
Она засовывает металлическую кочергу поглубже в пламя, заставляя поленья трещать и шипеть.
― Знаешь, ― произносит она мягким голосом, от которого кровь еще больше приливает к моим чреслам, ― я не очень люблю огонь.
Странно говорить это мужчине, который только что купил твое тело на сон.
― Почему?
Она издает тихий мурлыкающий звук.
― Возможно, это как-то связано с тем временем, которое я провела в ямах.
― Боевых ямах?
― Угу.
А-а-а, ролевая игра. Не то, что я заказывал, но хрен с ним. Я подыграю.
― Каких? ― спрашиваю я, снимая плащ с ее другого плеча и чувствуя, как он падает на пол у наших ног. ― Ямы Хиндарда…
Я усмехаюсь, прижимаясь к ее теплому телу.
― Милая, из этих ям никто не выбирается живым. В этом и заключается половина удовольствия. ― Я провожу кончиком пальца по ее позвоночнику. ― Если только ты не хочешь сказать, что ты ― Огненный жаворонок.
На этот раз моя усмешка сопровождается ее собственным заливистым смехом.
― Glei te ah no veirie, ― шепчет она, и у меня перехватывает дыхание, когда она взмахивает рукой.
Что-то острое вонзается мне в бедро, прежде чем она бросает деревянную ручку в огонь, выпуская сноп искр, а внутри меня воцаряется леденящая, обнуляющая тишина.
Что.
За.
Черт.
Я отшатываюсь назад, сжимая горло, моя грудь дергается в попытке сделать вдох. Другая рука опускается на бедро и находит теплую, влажную жидкость, вытекающую из раны, пальцы поднимаются вверх, чтобы я мог увидеть…
Кровь.
Эта сука проткнула меня железным штырем.
Я тянусь к кинжалам, засунутым в бандольер, нахожу оба пустыми и поднимаю глаза в тот момент, когда она бросает их в огонь.
Мои легкие сжимаются так сильно, что я уверен, что они вот-вот разорвутся, когда вся кровь отливает от моего лица, а осознание происходящего бьет меня под дых.
Она нашла меня. Эта сука, блядь, выследила меня.
Спотыкаясь, я подхожу к двери, цепляюсь пальцами за место, где должна быть ручка, но там лишь чертова дыра. Я просовываю пальцы и отдергиваю их, когда они натыкаются на что-то острое.
Лезвия.
Сука!
Мои выпученные глаза грозят вылезти из орбит, когда я стучу по двери окровавленным кулаком.
Воздух смещается вправо, и что-то бьет меня по виску, вспышка острой боли пронзает череп…
Отключаюсь.
ГЛАВА 88
Иная сидит на Рекке Жаросе, изучает его с нескрываемым любопытством и размышляет, с чего ей начать. Какую часть его тела ей следует сжечь первой.
Непростое решение, учитывая, что у него так много всего, с чем можно поиграть. И целый сон, чтобы повеселиться.
Кончики ее пальцев покалывает от предвкушения кровавой расправы…
Она берется за его левое запястье, проверяя, что кандалы закреплены на нем так же надежно, как и на стойке тюфяка, затем повторяет процесс с другой его рукой и обеими ногами, все это время размышляя о тишине внутри себя. Ни малейшего проблеска присутствия.
Та, кого она любит, не так-то легко провалилась в водяную нору. Она боролась, наносила удары, пиналась и кричала, но затихла только когда Иная заключила ее в ледяную могилу.
Чтобы защитить ее.
Этого Рекка должна постигнуть участь, подобная той, что он уготовил своему дракону, и ее драгоценная Рейв не выдержала бы. Несмотря на то, что она ведет себя свирепо и невосприимчиво к боли, это происходит главным образом потому, что она сбрасывает свои причиняющие боль чувства вниз, под лед, чтобы собрать их, как надгробные камни, в логове Иной.
Иная понимает потерю, смерть и боль иначе, чем Рейв, которая в ее глазах всего лишь птенец. Но Рейв будет расти. Адаптироваться. Научится принимать, а значит, и завоевывать ― если будет открыта для этого. Но сначала…
Другая шлепает Рекка по щеке, возможно, слишком сильно, так как его голова так быстро откидывается в сторону, что шея почти ломается, чуть не портя все удовольствие.
Он стонет, открывая глаза ― голубые, как ледники в Тени.
Ностальгический цвет, который не подходит его мерзкому лицу.
Неважно. Она избавит его от них.
Его зрачки сужаются, а лицо приобретает тошнотворный серый оттенок.
На лице Иной расплывается язвительная улыбка.
Рекк дергается, поднимая бедра, пытаясь столкнуть ее, и снова и снова кричит:
― Hoar heg!
Она не может быть уверена, но ей кажется, что он пытается сказать «Ты труп» через материал, который она засунула ему в рот.
Иная не возражает.
Строго говоря, он не ошибся.
Она отталкивается и со звериной грацией направляется к огню, хватается за конец кочерги, раскалившейся в пламени, и тыкает в угли, которые отражаются в ее черных, сверкающих глазах. Она вытаскивает ее, и пространство наполняется паническими визгливыми звуками Рекка, который дергается и борется с кандалами на своих руках.
Затем он замирает, глядя на острый наконечник металлического инструмента, пылающий жарким сиянием.
Она подходит к нему широкими шагами.
― Знаешь, я видела, что ты сделал с мунплюмом, ― размышляет она, снова забираясь на тюфяк. ― Я слышала, как она выла. ― Она подносит раскаленную кочергу к его левому глазу, обжигая ресницы и наполняя воздух сильным запахом горящих волос.
Его налитые кровью глаза наполняются слезами.
Иная прищелкивает языком, отводя инструмент в сторону.
― Но ты защитил ее глаза, не так ли? Это было мило.
Маленькая милость, которой не удостоилась она сама много циклов назад.
― Я разберусь с ними по-другому.
Она опускает раскаленную кочергу на его обнаженную грудь и проводит неровную линию.
Рекк вопит, его приглушенные крики боли превращаются в хриплое мычание, сухожилия напрягаются. Он начинает дрожать под ней ― в комнате стоит такой сильный запах жареной плоти, что Иная понимает, насколько она голодна. Не то чтобы она собиралась его съесть.
Нет.
Рейв испытала сильное отвращение, когда узнала, что Иная отгрызла палец этому мужчине, и Иная некоторое время размышляла, не стоит ли ей быть более внимательной к тому, как она использует податливое, драгоценное тело своей хозяйки.
