Игра титанов: Вознесение на Небеса - Хейзел Райли

Совершенно логично, что умирать должна я.

— Делай, — выдыхая, сама не знаю откуда беру смелость.

— Я бы так хотел этого не делать, Артемида, — шепчет Аполлон, раздираемый болью. — Ты — моя луна, а я — твоё солнце.

Я киваю. Может, не случайно именно он первым из Лайвли притянул моё внимание. Мне казалось, у меня глупая влюблённость в Аполлона, но нет. Никогда не было. Это подсознание толкало меня вспомнить мальчика из приюта.

За его спиной Кронос настораживается:

— Аполлон?

— Всё хорошо, — успокаиваю. Ему надо торопиться. — Ночь обойдётся и без луны, а вот дню нужно своё солнце. — Я не незаменима.

Я закрываю глаза. Улыбаюсь. По щеке катится слеза. Последнее, что слышу, — ответ Аполлона:

— Ошибаешься. Ты — всё небо.

Движение — такое быстрое, что я его не улавливаю. Он нажимает на спуск.

Выстрел взрывает мне уши, мир глохнет. Звуки становятся ватными.

Мне не больно. Ничего не больно. Я и не думала, что это так — быстро и легко. Не думала, что пуля в грудь может не причинить боли.

Тело Аполлона валится к моим ногам. Я ощущаю, как он выскальзывает из моих рук и падает.

Я распахиваю глаза. Ужас бросает в головокружение. Сердце грохочет в ушах, как барабаны. Ускоряется так, что я думаю — это инфаркт.

Я ничего не поняла. В последний миг Аполлон развернул ствол на себя. Красное пятно расползается по белой ткани его одежды. Аполлон безвольно лежит на полу, глаза закрыты, пистолет всё ещё в руке.

Аполлон только что убил себя.

Аполлон мёртв.

Если мой отец — голова, а Хайдес — сердце, то Аполлон был душой. Душой всего, всей семьи.

Я перестаю видеть. Всё чернеет. Лишь на несколько секунд — потом меня вытаскивает назад шум.

Крики.

Вокруг — хаос. Если бы у меня были силы, я бы тоже закричала.

Вместо этого я падаю на пол и подползаю к Аполлону. Поднимаю его на руки, неуклюже. Жму к себе, осыпаю лоб и душистые волосы поцелуями. Прижимаю ладонь к груди, пачкая пальцы его кровью.

— Почему… — шепчу сквозь слёзы. — Почему, Аполлон…

Я в шоке. Мысли не складываются. Я не могу отнять ладонь от раны, кровь размазывается по коже, и я смотрю на неё с ужасом.

Кронос на коленях. Он орёт громче всех. Кричит, как безумный, кричит имя Аполлона, кричит: «Мой сын». Кричит по-гречески. Но его уязвимость только делает его сильнее. Он похож на бога, готового обрушить конец света.

Перед глазами возникает Рея. Слёзы заливают её прекрасное лицо, но она молчит. Осторожно — и всё же настойчиво — забирает Аполлона у меня. Держит, как новорождённого, укачивая, будто укладывает спать.

— Моё сокровище… — напевает она. Я впервые вижу, как она чувствует. — Мой милый и прекрасный сын. Мой милый… прекрасный… сын… — её сотрясает рыдание. Она целует Аполлона в лоб, плачет, уткнувшись в его кожу.

Боль накрывает резко. Я отшатываюсь. Ладони скользят по полу. Чьи-то руки подхватывают меня, но слишком поздно. Я пытаюсь позвать Хайдеса, произношу его имя снова и снова, но, возможно, делаю это неправильно. Никто не отвечает. Я хочу знать, где он. Как он. Мне нужен Хайдес.

— Уильям…

Сил больше нет. Я проваливаюсь в темноту.

Глава 53. НАРИСОВАТЬ ДОМ

О судьбе Кроноса ходит множество легенд:

по одним — он стал царём мира по ту сторону обитаемых земель,

по другим — его увезли на Туле и погрузили в волшебный сон.

Есть и те, где он заключён в недрах Земли.

Я почти уверена, что у меня открыты глаза, но мир всё ещё расплывается. Цвета сначала тусклые, потом насыщаются; размытые контуры наконец-то складываются в очертания.

Лицо. Оно смотрит на меня.

Две серые радужки и губы, которые я помню на ощупь. Облегчение такое, что я даже не даю себе прийти в себя. Рывком тянусь вперёд и обвиваю Хайдеса руками за шею. Он прижимает меня к себе. Мы замираем — две раненые жизни, пытающиеся дать друг другу хоть крошку утешения. И этого мало.

— Хайдес… — шепчу. — Прости меня. Боже, прости… Прости, прости… — Я повторяю это сколько-то раз; сглатываю слова — то ли от сонной одури, то ли ещё от шока.

Мы держим друг друга бесконечно долго. Хайдес не произносит ни звука, я даже дыхания его не слышу. Он окаменел в некой видимости спокойствия — и это пугает больше, чем его слёзы, когда умерла Афродита.

— Нас осталось трое, — шепчет он мне в ухо голосом ребёнка, который увидел слишком много ужаса. — Только трое. Мы потеряли ещё одного. Я потерял ещё одну свою часть. Хейвен, как мне? Как мне теперь?

Я бы сжала его ещё сильнее. Я бы сказала правильные слова. Я бы утешила. Ничего из этого я сделать не могу.

Ему так больно, что он даже не плачет. И моё сердце, уже разбитое, крошится дальше; осколки вонзаются в меня изнутри, распарывая всё. Кажется, я могу прямо сейчас вытошнить всю кровь.

Вид его в таком состоянии рождает ещё одну мысль:

— Где Герм и Афина? Как они? Что произошло? Сколько я была без сознания?

Хайдес ослабляет объятие. Лицо пустое, волосы растрёпаны, кожа бледнее обычного.

— Не знаю. Как только ты упала, я тебя подхватил и сразу сюда. Доктор Куспиэль тебя осмотрел и сказал, что это обморок на нервной почве. Я сидел с тобой, кажется, час — пока ты не очнулась. Внизу, в бальном зале, был бедлам. Игру прервали. Твой отец жив.

В горле сухо. Тянусь ладонью к яремной впадине — Хайдес тут же считывает жест. Тянется к тумбочке, берёт стакан воды. Вкладывает в мои пальцы — он полный до краёв. Я осушаю его в три глотка.

— Кронос был не в себе, — продолжает он. — Никогда его таким не видел… — он дёргается. — Орал без остановки, а Рея укачивала Аполлона, как младенца. Когда приехали медики, она их чуть не прикончила — хотела удержать тело сына у себя. В итоге вмешались наши кузены и помогли её увести.

Меня пронзает нелепая мысль: если Рея выстрелила Кроносу в ногу, когда умерла Афродита, то что она сделает сейчас?

Снаружи грохочет — мы оба вздрагиваем на кровати. Я косо смотрю на стеклянные двери балкона. Надвигается гроза. Небо — тяжёлая серая масса,