Игра титанов: Вознесение на Небеса - Хейзел Райли

И посреди этого хаоса я его вижу. Гермес. Он стоит, повернувшись к распахнутым дверям спиной, сгорбившись, задрав голову кверху. Неподвижен — как мраморная статуя.

Я слетаю с постели. Ноги не слушаются: подкашиваются, как только ступни касаются пола. Чьи-то руки подхватывают меня раньше, чем я падаю. Хайдес. Удерживает за талию, прижимает к себе.

Слёзы уже подпирают. Я твержу себе — не плакать. Мне нужно к Гермесу и держаться для него. Мне нужно перестать цепляться за Хайдеса — у него похороны ещё одного брата. Жертва тут не я. Я должна взять их боль и не бросать на них свою.

— Осторожно, любовь, — шепчет Хайдес.

Он отпускает только когда я киваю: равновесие вернулось. Но всё равно берёт меня за руку и ведёт — готов перехватить, если я снова потеряю опору.

Ручку нажимаю я. Гермес не двигается. Ни малейшего признака, что он нас услышал — хотя наверняка слышал. Даже когда я встаю перед ним и кладу ладони ему на плечи — не смотрит.

Его голубые глаза уткнуты в дальнюю точку. Он не плачет — как и Хайдес.

— Маленький Герми? — зову тихо.

Он вздрагивает так резко, что я пугаюсь и отступаю. Осознав, кто перед ним, хватает меня за руки и втягивает к себе.

— Прости, прости, не уходи, я не хотел тебя напугать.

Я улыбаюсь чуть-чуть.

— Я никуда не уйду, не бойся.

Гермес ищет глазами Хайдеса. Тот — за моей спиной, я отхожу: им нужен их момент. Братья обнимаются. Вцепляются друг в друга отчаянно.

— Любовь, — зовёт меня Хайдес.

— Да? — торопливо проглатываю слёзы. К счастью, они делают вид, что ничего не заметили.

— Что ты там стоишь одна? Иди сюда, — подхватывает Гермес.

Они расходятся, оставляя мне между собой место. Я мнуся.

Лица их на миг теплеют, и боль будто уходит на второй план.

— Ты член семьи. Тебе не нужно отходить в сторону, — уверяет Герм.

Я не успеваю услышать окончание — уже двигаюсь и ныряю к нему в объятия. Утыкаюсь лицом ему в грудь, обнимаю за талию. Его ладони гладят мне спину — сверху вниз; он закапывает лицо в мои распущенные теперь волосы.

— Мне жаль, — повторяю и ему. — Так жаль. Я никогда не думала, что он задумал такое. Никогда.

— Никто из нас не мог предвидеть, — отвечает Герм — серьёзный, как я его ещё не видела. — Этот псих всё провернул один. Ничего у нас не спросил. Не выходил на связь. Сначала едва не повесил нас понарошку и заставил поверить, что он предатель, а потом просто исчез — пошёл готовить собственную смерть. Сраный идиот… — его прерывает рыдание. Злиться до конца он не может.

— Где Тена? — спрашивает Хайдес. — Надо пойти проверить.

Гермес хватает его за запястье:

— Нет. Она у себя. Я видел, как она швыряла всё, что попадалось под руку. Попробовал подойти — зарычала. Она в ярости, Хайдес. Никого не хочет видеть.

— Её нельзя оставлять одну, — упирается Хайдес, сжав челюсть. За его спиной небо будто подыгрывает настроению: вспышка молнии вычерчивает его профиль.

— Не все проживают боль одинаково, — отсекает Герм.

На этом спор иссякает.

Гермес отлипает от меня, но вместо того, чтобы разомкнуть контакт, цепляет мизинец за мой.

Тянет к низкой стенке, садится. Я — рядом. Он молчит. Снова где-то уходит в себя.

Хайдес мягко стукает пальцем по его плечу:

— Герм, тебе бы лечь и попросить у Куспиэля капли для сна. Нам всем они нужны. Уже почти шесть утра.

И, к моему удивлению, тот кивает:

— Надо бы. Надо бы поспать. Я так устал… — вздыхает. — Но хочу остаться с вами. Не хочу быть один.

Мы с Хайдесом переглядываемся — понимаем друг друга без слов. Я и говорю:

— Тогда иди в мою кровать. Она достаточно большая для троих. Мы сейчас придём. Поспим вместе.

Гермес вскидывает голову:

— Серьёзно? Я не помешаю?

— Ты всегда мешаешь, — подначивает Хайдес, тщетно пытаясь его развеселить.

Гермес тянется ко мне и чмокает в щёку — едва-едва.

— Спасибо, Маленький рай. — И Хайдесу: — Тебе тоже чмок?

— В постель, ради всех богов, — указывает Хайдес на распахнутые двери.

Чем дальше он отходит, тем тяжелее становятся его шаги — будто жизнь понемногу покидает тело.

Хайдес опускается рядом со мной. Вытягивает длинные ноги, запрокидывает голову. Начинается дождь. Его лицо — за линией навеса, на кожу падают капли. Некоторые садятся на губы, и он слизывает их кончиком языка.

— Как ты рисовала дома в детстве? — внезапно спрашивает. — Я чертил три стороны квадрата, а потом соединял две наклонные линии — это крыша.

Я теряюсь на секунду:

— Да, и я так. Детские простые рисунки — без деталей.

— Дом, когда мы дети, состоит из пяти линий. Вот так. И всё. Мой дом всегда был из пяти штрихов: я, Афродита, Гермес, Афина и Аполлон. Мы построили простой дом и сделали его семейным. А теперь нас трое… это уже не дом. В рисунке не хватает линий. Понимаешь? Его больше нет. — Он говорит спокойно, идеально логично, без эмоций. — У нас его отняли.

Мы молчим.

— Не могу поверить, что он умер, — говорит Хайдес.

— Не могу поверить, что он нашёл в себе смелость забрать свою жизнь, лишь бы не отнимать у меня отца или у тебя… — добавляю. — Я бы никогда не хотела…

— Я тоже. Я был готов умереть, лишь бы вы все остались живы.

— И я.

Наши взгляды встречаются.

— Это потому, что мы два идиота, Хейвен.

Пожимаю плечами. Я бы нас так не назвала.

— Я бы сказала, мы просто слишком любим — и точка.

Он переплетает свои пальцы с моими.

— Я старший брат. Я должен быть сильным для них. И, честно, кажется, я ещё не понял, что Аполлон умер. Не укладывается в голове. Думаю, у меня всё ещё шок.

Я опускаю голову ему на плечо и закрываю глаза. Хотела бы и сама быть в шоке. Потому что Аполлон выстрелил, пока обнимал меня. Он умер у меня на руках. Соскользнул безжизненным — и я ничего не смогла сделать. Только смотреть. Только испачкать руки его кровью. Руки сейчас чистые, но в худших кошмарах я буду видеть их красными.

Я снова и снова прокручиваю сцену в голове. Раз, два, три, четыре, пять. Я снова слышу выстрел и вижу, как Аполлон оседает. Сердце лупит быстрее, воздух режет — хотя ветер треплет мне волосы и гонит по коже мурашки.

Я это переживаю заново.

Столько раз,