Хозяйка молодильных яблок - Иви Тару

Наконец, дело оказалось сделано, последние пироги из печи вынуты, опара на следующий день поставлена. Милава вышла на свежий воздух, утерла мокрое лицо и пошла в конюшню. Зашла в денник к Чубарке, погладила, почесала бока, прижалась к морде, повздыхала, да и присела у стеночки, коленки к груди подтянув, а там и сон ее сморил.

Разбудил Милаву шум, кто-то в конюшню коней заводил. Верно, те самые гости приехали. Не хотелось ей никому на глаза показываться, потому она так и осталась сидеть, ожидая, когда разойдутся все.

– Принесла? – спросил до боли знакомый голос.

Мачеха! Милава кулаком рот прикрыла, чтоб не вскрикнуть.

– Как договаривались. В лучшем виде все исполнила. Злее отвару нет.

Второй голос Милаве не знаком был. Низкий, то ли мужской, то ли женский, старческий, не понять.

– Точно ли подействует?

– Не сомневайся, голуба. Половины хватит, чтобы волю любого богатыря сломить, а князю и тем более хватит. Будет как шелковый у женушки в беленьких ручках, а знать, и в твоих, матушка… – раздался глумливый смешок.

– Т-с-с… – шикнула Велезара. – Не мели языком-то! Все! Давай сюда зелье и иди себе. Если что понадобится, я дам знать.

Шаги прошли мимо и вскоре затихли. Милава сидела ни жива ни мертва. Мачеха перстень у нее забрала, чтоб Беляну за князя выдать, это понятно, но чтоб наверняка все получилось, еще и приворотным зельем его опоить решила. Представила Милава, как Велезара, княжьей немочью пользуясь, страной править будет, и стало ей страшно.

Глава 15. Куда бежать, где прятаться

Милава прислушивалась к удаляющимся шагам, потом осторожно выглянула. Как бы ни было ей боязно, но увидеть того, с кем мачеха говорила, хотелось. Задумали они дело недоброе, и надо бы как-то их намерениям помешать. Милава выскользнула из денника, оттуда – на улицу; увидела издали только спину мачехи, та по двору шла к избе. Одна. Значит, второй уже за ворота вышел. Тенью метнулась на улицу, подивилась, что уже вечер, а люда кругом полным-полно. У них в селе – солнце село, и все по избам разбрелись, вечерять да всякую домашнюю работу делать при свете комелька или лучины, а кто побогаче – тот на масло для светильников не скупился.

Тут же до сих пор коробейники со своим товаром ходили, покрикивали, лентами и бусами девиц завлекали. Хотя девицам в эту пору уже давно пора дома сидеть, но нет, вон же идут куда-то наряженные, точно как у них в селе на повечерницы ходили. Собирались в одной избе, приносили с собой угощение и рукоделие, песни пели, сказки рассказывали. Там и парни на огонек приходили, песни слушали да к девицам приглядывались. Милава вздохнула, посмотрела вслед стайке девиц, нарумянных, лентами и бусами увешанных. Из их веселого щебетания поняла Милава, что те на смотрины прибыли, ждут, пока всех на княжий двор запустят. Что же там Стрижак ей говорил? В конце следующей седмицы приехать нужно, вроде. Милава мысленно подсчитала, через два дня, значит. Что ж, девицы времени не теряют, развлекаются, гостевать куда-то идут.

Как же в этой толпе найти человека, чьего лица ты не видел, даже мужчина то был или женщина – не знаешь? Постояла еще немного и решила на постоялый двор вернуться, главное – на мачеху не наткнуться. Хотя вряд ли та в поварню заглядывать станет. Ее мысли сейчас предстоящими смотринами заняты да помыслами коварными.

Румяна ее уже искала, увидела, головой укоризненно покачала.

– Где ходишь? Там посуды гора, до ночи вымыть надо, котел отскрести, противни почистить. Идем, у меня уже руки отваливаются. С ног сбилась, гостей устраивать. Приехала семья, мать, отец да две дочери. Две лучшие горницы им отдала. Сейчас чай пьют с твоими пирогами. Нахваливают. Говорят, вкуснее не едали.

Против воли Милава улыбнулась. Не было и дня, чтобы мачеха на ее пирожки лицо не скривила: то пропечены плохо, то начинка горчит. Хотя все односельчане ее пироги нахваливали и даже как праздник какой, так просили помочь с готовкой. За все годы жизни с Велезарой Милава привыкла к ее попрекам, уже и внимания не обращала.

– А кто еще недавно на двор приходил? – спросила она Румяну. – Слышала чей-то голос, вроде мужской.

– Да нет, почудилось, – отмахнулась Румяна. – Или вот муж гостьи, может?

Милава лишь вздохнула, нет, то не голос отца она слышала, да и не знаком он с зельями и прочими премудростями. Тут ведун какой был или ведунья, из тех, кто в травах понимает.

Она так сильно задумалась, что не сразу услышала, как ее окликнули. Стряпуха смотрела на нее и удивленно подняла брови.

– Да этот котел никогда таким чистым не был, еще немного – и заблестит, как золотой динар. Кончай его драить, сходи в трапезную, посуду со столов грязную собери, вымоешь и можешь идти отдыхать.

В трапезной, где стояло множество длинных столов, за которыми разом могли поместиться до десяти человек, уже было пусто. Только один мужчина сидел, обхватив руками кружку. Милава похолодела, узнав отца. Тот, к счастью, сидел в глубокой задумчивости и даже глаз не поднял, когда она быстро-быстро собрала со столов миски и так же быстро убежала, правда, за дверью споткнулась и подняла шум, чуть не уронив корзину с посудой.

Будивой вышел из задумчивости. Огляделся – никого, все разошлись. Ему бы тоже спать пойти, устал с долгой дороги, но как рачительный хозяин должен был проверить лошадей, все ли с ними хорошо, накормлены, напоены ли.

Лошади стояли в денниках, фыркали, тоже готовились спать. Будивой, успокоенный, погладил их по мордам и было уже пошел, но тут из дальнего денника показалась голова. Будивой замер. Эту лошадь он знал. Да и как забыть чубарую кобылку покойной жены? Он подошел ближе. Чубарка пропала из конюшни в тот же день, что и дочь. Так и не нашел он следов Милавы. Не могла же она уехать на старой кляче, та и до околицы не дошла бы, сдохла. Но эта лошадь… так похожа, будто дочка той, старой кобылки. Или она же, но молодая, трехлетка только-только объезженная.

– Чубарушка, ты ли? – не веря себе, спросил он.

Лошадь потянулась к нему мордой и коснулась мягкими губами лба. Будивой крепко зажмурился, из глаза слеза выкатилась.

– Прости ты меня, старого. Не следил