Без ума от истребителя - Эли Хейзелвуд
— Попробовал… что?
— Поговорить с тобой. Объяснить, что больше не хочу тебя убивать
— Когда именно?
— В Италии. Потом в Дербишире, в девятнадцатом веке. В Турции, спустя пару лет. Таиланде и Индонезии. И ещё пару-тройку раз.
Я припоминаю. Вернее: я помню, как он преследовал меня по всем этим местам. Разумеется, тогда я думала, что он охотиться за мной. А не то, что он пытался… Что? Узнать меня получше?
— Ты пырнул меня ножом. Совсем недавно, в Берлине.
Он вскинул бровь.
— А ты пронзила меня колом в Колумбии. Этельтрита, для таких, как мы, это всё равно, что ущипнуть. Потом охота стала единственным способом подступиться к тебе. Я хотел быть с тобой, но мог только в роли истребителя, чьей задачей было уничтожить твою родословную. — Он смотрит в окно. — Я разрешил себе показываться тебе раз в десятилетие. А всё остальное время просто был неподалёку. Следил, чтобы ты была цела. Конечно, ты неоднократно доказывала, что можешь о себе позаботиться, но… — Он снова пожимает плечами, и впервые с момента обращения я понимаю нечто очень важное.
Мне, может, и не нужно дышать, но я всё равно должна иметь возможность вздохнуть. А сейчас я просто не могу.
— Проще говоря, ты в меня втюрился, — подвожу я итог охрипшим голосом.
После недолгой паузы он кивает.
— Можно сказать, и так. Сначала это не было… сексуальным влечением. Но позже… — Он смущённо прикусывает внутреннюю часть щеки. — Ты мне очень понравилась. Как личность. Как женщина. Ты была прекрасна. И всякий раз, когда мы оказывались рядом, несмотря на то, что всё сопровождалось насилием, с тобой я чувствовал себя… хорошо. — Мне кажется, или на его щеках появился лёгкий румянец? — Я плохо знаю тебя, Этельтрита, но всё же лучше, чем ты меня. И даже вчера, очнувшись и ничего не помня, все мои чувства к тебе оставались прежними. И они никуда не ушли.
«Они никуда не ушли».
Он не мог этого сказать — немыслимо. Ведь:
— Ты истребитель вампиров.
— В отставке.
— Так что… что ты предлагаешь? Теперь, когда… Чтобы ты…?
Он судорожно сглатывает.
— Решать тебе, Этельтрита.
Боже мой. И правда.
Мне решать.
И почему-то, несмотря на всю эту абсурдную ситуацию, это самое простое решение в моей жизни.
— Я… я считаю, что у тебя есть преимущество. Ты знаешь обо мне то, чего я не знаю… о тебе. И будет честно, если… — Я сжимаю кулаки, ощущая лёгкое головокружение. В голове начинает формироваться идея. — Будет честно, если я проведу время с тобой. Чтобы мы были на равных.
Он застывает, словно моё заявление произвело эффект разорвавшейся бомбы. Затем осторожно кивает, словно боится спугнуть меня.
— А что, если мы… Встретимся завтра вечером и поговорим? Но сейчас мне пора идти. Я потеряла много крови, а это значит, что скоро мне понадобиться подкрепиться, так что мне надо найти кого-то, кто…
— Я помогу, — внезапно говорит он.
Я киваю, слегка смеясь.
— У тебя есть на примете какой-то отморозок?
— Нет, — отвечает он. Но резко поворачивается, открывает ящик и достаёт блестящий, острый нож. Прежде, чем я успеваю сообразить, что он задумал, он сжимает лезвие в кулаке и делает глубокий порез поперёк своей ладони. — Но я с удовольствием предоставлю тебе необходимое.
Позвоночник, вместе со всей нервной системой, превращается в кисель.
Всё моё тело охватывает дрожь.
Пытаюсь заставить себя осмыслить нереальность происходящего: Истребитель предлагает мне кровь. Мне, вампиру.
Но потом аромат его крови достигает меня, и все, что я могу сделать — это броситься к нему.
Глава 14
Мы наткнулись на несколько острых углов, прежде чем наконец нашли ровную поверхность — ею оказался кафельный пол его кухни. Я прижимаю ладонь Лазло к своему рту, крепко присасываюсь к порезу, который он сделал для меня, только для меня, и жадно делаю большие глотки, садясь ему на колени.
Он для меня как желанная добыча — та, которую я выследила, усмирила и завладела. Та, которую решила оставить себе.
Судя по тому, как янтарный оттенок его радужки полностью исчезает за расширенными зрачками, он не возражает. Но чтобы удостовериться, что мы на одной волне, я трусь бёдрами о его тело и наблюдаю, как он выгибается дугой и стонет, словно ему больно.
Да. Определённо на одной.
Секс и кровь всегда существовали для меня в двух отдельных категориях. Наслаждение и насыщение. Прихоть и нужда. Отдельно, обособленно, не пересекаясь. Но это… великолепно. Кровь Лазло, наполняющая мой рот, восхитительна, это жизненная сила и дурманящий наркотик, на который я уже подсела. Никогда ещё я не чувствовала ничего подобного, и причина ясна, когда я делаю ещё один жадный, бесстыдный глоток: это первый раз, когда я пью кровь, добровольно отданную мне.
Меня это так возбуждает, что я стону прямо в ладонь Лазло и слышу его ответный стон. Всё моё тело трепещет от наслаждения при одной лишь мысли, что этот мужчина хочет, чтобы я жила и была здорова, и предлагает мне себя просто потому, что заботится обо мне.
Он не против того, что я пью. Более того, он говорит по-венгерски то, что, по сути, означает «охренеть», «да» и «ещё, пожалуйста». Но он ведь тоже ранен, и я пью слишком много. Я заставляю себя остановиться, отстраняюсь от его плоти и говорю:
— Я не хочу выпить слишком много…
Напрягая пресс, он садиться подо мной и снова прижимает ладонь к моему рту — немой приказ: «Прекрати нести бред и бери столько, сколько тебе нужно». И я повинуюсь. Пока мой замутнённый кровью взгляд не падает на его губы, и я осознаю, что есть нечто, чего я жажду сильнее, чем его крови.
Я отстраняюсь. Он наблюдает, как я слизываю остатки его крови с уголков губ, и стонет в чистой агонии.
— Блять, — хрипло бормочет он, словно заворожённый.
— Могу я… Ты не… Можно мне тебя поцеловать? У меня может быть привкус крови, поэтому, если ты не хочешь…
Он сокращает расстояние между нами, и его губы ласкают мои: неспешно, чувственно, глубоко. Я ощущаю его стон удовольствия прямо на
