Без ума от истребителя - Эли Хейзелвуд
— Вы были лично знакомы с герцогом? — спросил низкий, итальянский, но с заметным акцентом, голос. Ещё один гость, приехавший издалека, чтобы почтить его память.
Я прислонилась к каменной стене в зале. Повернувшись, я увидела высокого, широкого в плечах мужчину, которого прежде не замечала. На нём были плащ цвета древесного угля, такого же цвета треуголка11 и чёрно-золотая маска «вольто»12, полностью скрывающая лицо.
Мой первоначальный инстинкт был необъяснимым, но предельно чётким: извиниться и уйти. Вернуться в таверну, где я уже решила остановиться на день. Но это был всего лишь инстинкт. Он был мимолётным, и я тут же его пресекла.
— Да, была. А вы?
Он кивнул, но сказал:
— «Друг моего друга» — вот более подходящее определение. Вы, видимо, знали его лучше меня.
Я улыбнулась, хотя сердце сжалось от печали.
— Он был добрейшим человеком. Большая редкость.
— Добрые люди?
— Доброта в целом.
Ансамбль, включавший лютню, клавесин и виолу, начал играть прекрасную, медленную композицию, явно приглашая гостей танцевать сарабанду13. Когда мужчина протянул мне руку, я удивилась и замешкалась. Мои танцевальные па, вероятно, устарели на пару десятков лет, и я вряд ли сумею подстроиться под других танцоров.
Зато герцог бы очень оценил и посмеялся над тем переполохом, который я собиралась там устроить.
— Прошу, — сказала я, улыбнувшись. И сразу стало ясно: зря согласилась. Но половина гостей уже была навеселе, и мужчина вёл меня уверенно, пока я не стала менее неуклюжей, направляя в нужную сторону. Однажды он даже схватил меня за талию, удержав от столкновения с девушкой в костюме Арлекина. Возможно, мне следовало бы ахнуть от такой наглости, но я не нашла в себе сил, чтобы возмутиться. А когда настала очередь другой пары выходить на середину, он тихо спросил:
— Герцог был вашим любовником?
Вопрос был немного неприличным, но я полагала, что мужчина перебрал вина или просто следует итальянской привычке совать нос не в свои дела. Так или иначе, я не обиделась. Мне нравился его низкий, хрипловатый голос, линия плеч и тихие вопросы. Настолько, что я поймала себя на мысли: Когда я в последний раз заводила любовника? Годы. Десятилетия назад. А когда хотя бы задумывалась об этом?
— Нет. Мы не подходили друг другу как пара. Он был для меня гораздо важнее.
— Друг не может быть важнее любовника.
Я повернулась, чтобы взглянуть на мужчину — бессмысленно, потому что я не видела ни малейшего участка его кожи, а значит, было невозможно прочесть его намерения. Более того, я не могла вот так взять и объяснить ему, почему герцог был такой особенной фигурой в моей жизни. Но я всё равно попыталась.
— Некоторые жизни проживаются в тени. Они незаметны для большинства. И когда встречается человек, который видит эти жизни в их истинном свете, признает их реальность, который напоминает, что в разных способах бытия есть своя ценность… Минута такого признания стоит больше, чем тысяча ночей рядом с любовником. Разве вы не согласны?
Пришло время снова нам выйти в круг, но мужчина застыл на месте, как только я сделала шаг. Даже когда я потянула его за руку, напоминая, что время выходить, он остался неподвижным. В тени маски его глаза казались тёмными и непроницаемыми.
— Вы в порядке? — спросила я.
Но он молчал и не шевелился. Спросил лишь:
— Где он, по-вашему сейчас?
— Кто?
— Герцог. Как думаете, куда он попал после смерти?
— Ах… — я прикусила внутреннюю сторону щеки, не зная, что сказать. Честно говоря, я была в полном неведении. Можно было бы подумать, что бессмертие даёт ответы о загробном мире, но это не мой случай. Я не знала, есть ли что-то после смерти. Если есть, сомневаюсь, что меня, проклятую, там примут. — Не знаю. Но сомневаюсь, что это важно.
— Сомневаетесь?
Я покачала головой.
— Герцог был добрым человеком, который заслужил любовь и благодарность многих. Он будет жить вечно благодаря воспоминаниям тех, кто его пережил. Я буду помнить его, пока жива, и пока он в моём сердце — он здесь. С нами.
Я улыбнулась мужчине, но улыбки в ответ не получила. А когда я снова отвернулась — он исчез, скрывшись в ночи.
Глава 13
Я не удивлена, что мне понадобилось столько времени, чтобы установить связь между мужчиной на балу и Лазло.
Да, маска, вытатуированная на его сердце, является точной копией той, что была на мне. Но я прожила много жизней, и вещи забываются быстрее, чем люди или пережитое. На самом деле, я очень мало думала о той беседе в садах за последние века и уж точно не вспоминала её чаще, чем о случайной искре, оставленной упущенной связью. Неком сожалении. Ощущении потерянных возможностей.
Ничего по-настоящему важного.
Моя рука бессильно опускается, и я отхожу назад, чуть не споткнувшись о вампира, чьё тело уже начало восстанавливаться. Лазло просто смотрит на меня, вытирая кровь с неглубокого пореза на шее. Он стоит спокойно, расслаблено.
Я провожу ладонью по собственной ране, чувствуя, как кожа затягивается.
— Что ты там делал? — спрашиваю я, всё ещё не оправившись от шока. Парад гремит вовсю: звучат духовые инструменты и раздаются крики, прерываемые время от времени жуткими мелодиями, записанными на органе. — Два дня назад, когда ты меня спас. Как ты понял, что я в беде?
Он дарит мне молчаливый взгляд, в котором читается: «Если ты не глупа, то зачем так себя ведёшь?». Затем опускается на колени, чтобы заняться телом вампира, склонив голову, как рыцарь во время посвящения. Снова оставляет себя беззащитным передо мной. Он помнит, кто я, помнит, кто он, но не пытается себя обезопасить.
— Думаю, ты знаешь, — говорит он. — А если нет… то наверняка сможешь догадаться.
Я сглатываю.
— Как давно ты…?
— Достаточно давно.
Я недоверчиво качаю головой.
— Тебе… тебе придётся быть конкретнее.
Я наблюдаю, как он с лёгкостью кромсает вампира на мелкие куски, такие маленькие, что тот точно не успеет восстановиться до рассвета.
— По поводу чего? — Сморщив нос и равнодушно пожав плечами, он пинает останки в то место, где их осветит солнце, как только оно взойдёт.
— Я… По поводу всего.
Лазло тяжело вздыхает, как будто моя неспособность понять его без слов — это неудобство, с которым он смирится из чистой благосклонности.
Он бросает беглый взгляд на праздник, заметный из переулка, а затем переводит его на меня.
— Не