Золото и пепел. Хроники города номер Три - Мария Соколова
— Заткни пасть, шавка. Нужно было башкой своей думать, прежде чем лезть куда не следует, — рявкает один из них, приближаясь с мерзкой ухмылкой. Холодная сталь наручников сдавливает запястья. — Вперёд пошёл, ничтожество.
Дёргаюсь, оборачиваясь на патрульного, но в тот же миг получаю мощный удар прикладом в рёбра. Резкая боль пронзает тело, но я терплю, стискивая зубы до скрипа. Затем ещё один удар, на этот раз в затылок. Я падаю на колени, острые камни вонзаются в ладони. Военный хватает меня за волосы и рывком поднимает на ноги.
— Шевелись, мразь поганая! Патлы себе, как у шлюхи, отрастил, — хрипло ржёт он. — Мы тебе покажем, где твоё место!
Я выпрямляюсь, сжимая кулаки до побелевших костяшек, но внутри бушует бессильная ярость. Сопротивление бессмысленно, арест неизбежен, но эти мысли лишь подливают масла в огонь. Суки! Краем глаза замечаю пару любопытствующих взглядов – мужики глазеют на развернувшееся шоу. Соседка с первого этажа смотрит из окна с немым, всепонимающим сочувствием. Но никто не вмешивается. В трущобах не лезут к патрулю. Это закон выживания.
Тычок в спину – дуло автомата больно впивается в позвоночник. Конвоиры гонят меня вперед, сквозь лабиринт убогих домов, к тюрьме, возвышающейся у главной стены и отделяющей город от Пустоши. Улицы пусты, лишь ветер завывает, гоняя мусор. Один из патрульных идёт рядом, держа руку на прикладе, готовый ударить в любой момент. Я следую за ним, сосредоточенно считая шаги, чтобы хоть как-то отвлечься от пульсирующей боли в затылке и ноющих рёбер.
Тюрьма нависает впереди — высокое серое здание с решетками на окнах. Ворота с металлическим скрежетом распахиваются, проглатывая нас. Запах затхлости и сырости ударяет в нос. Меня тащат по длинному мрачному коридору, тусклый свет ламп мерцает, отбрасывая тени на кирпичи, покрытые плесенью. Наконец, мы останавливаемся у открытой железной двери, и меня грубо вталкивают внутрь. Камера – тесная, с обшарпанными стенами и грязным бетонным полом. Крошечное окошко под потолком пропускает жалкий луч тусклого уличного фонаря. В углу – вонючее ведро. И больше ничего. Ни стола, ни нар, ни раковины, ни даже жалкого матраса. Охранники зловеще переглядываются и ухмыляются:
— Добро пожаловать, гнида. Это твой дом на ближайшие десять суток.
— Десять суток? Какого хрена? И где нары, чёрт вас дери?! — мой крик эхом отражается от голых стен. — Где я спать буду?!
Вместо ответа – удар.Тяжелый армейский ботинок со всей силы врезается в живот, выбивая последний вдох. Задыхаясь, падаю на колени. В камеру заходят еще четверо военных, наглухо закрывая за собой дверь. Первый пинает ногой в рёбра. Боль от сломанных костей пронзает грудь, как кинжал. Пока я пытаюсь отдышаться, другие достают из-за пояса тяжелые дубинки и со всей дури начинают бить меня по всему телу: по рукам, по ногам, в живот, по спине, по почкам. Пытаюсь встать, но один из ублюдков ударяет по затылку, и тьма на мгновение застилает глаза. Кто-то хватает меня за левую руку, выворачивая её с нечеловеческой силой и вдавливая моё лицо в грязный пол. Щелчок… и жгучая, нестерпимая боль пронзает плечо. Мразь! Руку мне, паскуда, вывихнул!
Они бьют долго, методично, будто выполняют приказ. Их движения отточены, явно не в первый раз это делают. Футболка давно уже пропитана кровью, превратившись в липкую, багровую тряпку. Каждый вдох отзывается мучительной болью в сломанных ребрах. Лишь бы не закричать… Терпи, слабак, терпи! Скорчившись от боли на полу, я как получается, стараюсь прикрыть голову правой рукой. Один из солдат хватает меня за волосы и тянет вверх, выдирая пряди. Шатаясь, я все же поднимаюсь на ноги, придерживая изувеченную левую руку правой.
— Это тебе привет от Брайана, кретин, — брызжа слюной, шипит главный из них. — Ты, дерьмо, всерьез думал, что можешь прикоснуться к его дочери, и тебе это сойдет с рук? Где она и где ты, ничтожество. Ещё раз тронешь Лину – отправишься в Пустошь. Понял?
Сплёвываю кровь ему под ноги, усмехаясь сквозь боль:
— Пошёл ты…
И тут же получаю кулаком в висок с такой силой, что голова взрывается болью, как если бы туда вбили раскалённый гвоздь. Потом ещё удар, и ещё, и ещё… И так до тех пор, пока я снова не падаю на ледяной бетонный пол. Военные ржут, их голоса доносятся словно из-под воды. Ботинки гулко стучат, кто-то пинает ведро. Дверь камеры захлопывается, и ключ со скрипом поворачивается в замке, отрезая от мира. Тьма накрывает меня, поглощая в небытие. И в этом мраке проносится последняя мысль: “Да пошли все нахер. Она моя.”
Глава 10. Лина.
“Ты будешь подчиняться мне!” – крик отца все еще набатом звучит у меня в голове. Вот значит как?! Ну что ж, посмотрим, кто кого, дорогой папочка. Не зря ты всегда так горделиво хвастаешься перед своими друзьями, что я буквально твоя копия… Ты даже не подозреваешь, насколько прав…
Стою перед зеркалом, поправляя воротник шелковой блузки цвета слоновой кости. Темно-синие брюки с завышенной талией подчеркивают фигуру, а туфли на высоком каблуке добавляют образу строгости. Я должна выглядеть безупречно: идеальная дочь, которая ни за что не посмеет ослушаться приказа главы семьи. Ха! И еще раз ха! Если бы отец только знал, как мысленно я посылаю его к дьяволу, пока прячу среди книг прочитанные вдоль и поперек распечатки о Кайле и обдумываю план дальнейших действий.
Внизу, в холле, мама бросает на меня встревоженный взгляд и, кажется, собирается что-то сказать, но я спешно выдавливаю очаровательную улыбку и торопливо произношу:
— Доброе утро, мамочка! Прости, совсем нет времени на разговоры, опаздываю на работу. И не переживай, позавтракаю там, в комнате отдыха.
Легонько целую её в щёку и вылетаю за дверь, чуть не врезаясь в двух громил в тёмных костюмах. Проклятье! Как же быстро отец всё устроил! Бросив на "шкафов" презрительный взгляд, спешу в центр управления городом.
— Ну что ж, поздравляю, мальчики, теперь мы с вами лучшие друзья на ближайшие две недели. Надеюсь, понятие личного пространства вам знакомо? — говорю им через плечо, не останавливаясь. — Или вы и в уборную за мной тоже попрётесь?
Один из них, тот, что повыше, сердито сдвигает брови. Второй отводит взгляд, но его щёки слегка розовеют. Да ладно? Всё так
