Отрада - Виктория Богачева
Храбр тяжело вздохнул. Стало быть, Отрада вовсе не такой была, какой ему показалась.
— Брат? — Твердята вернулся с ковшом воды и рушником.
— Идем в избу, — кузнец поднялся и одним глотком осушил весь ковш до дня. Пока шел, чувствовал на себе настороженный взгляд Твердяты.
— Больше Отрада к нам в избу ходить не станет, — сказал он брату и сестре, когда те забрались на полати. — Услада справно вышивает, она тебя всему и обучит, — добавил, когда глаза Нежки наполнились слезами.
Всхлипнув, девочка отвернулась от него и сердито, обиженно засопела. Храбр скривился. Ну, и как такой несмышленой растолковать, что об ее же благе радеет?..
***
Прошло две седмицы, как Отрада жила у Вереи, и все чаще знахарка задерживала на ней свой пристальный взгляд. В последние дни девочка совсем притихла: к подружке не бегала, по лесу ночами – тоже. Ходила до колодца и обратно в избу возвращалась, нигде подолгу не задерживалась. Приближался Ярилин день, самая пора тревожить сердце сладкими думами о прыжке с суженым через костер, о сплетенных венках да купании в утренней росе.
Отрада же ходила, пригорюнившись, и Ярилиного дня словно и не ждала вовсе. Ни про венок не заикалась, ни про пригожих молодцев. Не щебетала о лентах в косах да очелье, не вышивала на рубахе новенький, праздничный узор.
Верея глядела на нее, поджав губы. Поди пойми, что на сердце у девки творится. Хоть и помнила она, как сама была молодой, а все же не разумела, с какой стороны подступиться к Отраде. Но не зря люди считали ее мудрой знахаркой. Хорошенько поразмыслив, решила, что лучше не ходить вокруг да около, а сразу все разузнать.
Они заканчивали вечерять – уж выскребли до дна ложками чугунок щей – когда Верея накрыла ладонь Отрады рукой и слегка сжала.
— Вижу, что сама не своя ты ходишь уже который день. Сказывай, что за беда с тобой приключилась, девочка.
— Нет никакой беды, — ее ресницы дрогнули, когда Отрада опустила взгляд.
Она ведь даже не соврала знахарке. Беды не было. Лишь кузнец как-то остановил ее у колодца и, глядя застывшими, равнодушными глазами куда-то сквозь нее, велел не ходить больше к ним в избу да не учить Милонегу ткацким премудростям. И, раньше, чем она сообразила что-то сказать или спросить, развернулся и ушел, ни разу не обернувшись. И таким лютым холодом обдало в тот день Отраду, что жаркое лето вмиг показалось студеной зимой.
Крепко, очень крепко задели ее и слова Храбра, и взгляд неживой, и то, как держался он подле нее. И добро, не знала бы она ничего другого! Но помнила она и совсем другое: бережную хватку широких ладоней на своих плечах; шершавую рубаху под своей щекой и жар его тела; острый, завораживающий взгляд; улыбку, что пряталась в уголках губ; смех, застывший в морщинах вокруг глаз.
Все это помнила глупая Отрада, вообразившаяся себе невесть что! И так люто разочаровавшаяся в собственных ожиданиях.
Вестимо, на сердце было тоскливо. Губы жег негаданный и нежеланный поцелуй Земовита. Стоило вспомнить строгий взгляд кузнеца, и тотчас к глазам подступали слезы. Какие уж тут венки да костры на Ярилин день. Она и к Стояне-то на двор не захаживала, чтобы попусту раны не бередить. Знала ведь, что языкастая подружка али выспрашивать начнет, али подшучивать примется.
— Обидел тебя кто?
Но знахарка повидала уже много весен и того больше – глупых девок, вздыхавших по пригожим молодцам. Она и сама была такой когда-то.
Отрада покосилась на нее и повела плечами: может, и обидел. Кузнец, который к тебе в избу частенько захаживает.
Верея добродушно усмехнулась и подперла ладонью щеку. Протянула руку и заправила ей за ухо выбившуюся из косы прядь волос.
— Ни к чему, девонька, сердце бередить из-за всякого встречного. Будут у тебя еще и венки, и прыжки через костер.
Отрада упрямо помотала головой, и толстая коса зазмеилась по спине.
— Никто меня такую не позовет, — сказала она твердо. — Твою приживалку, госпожа, — посмотрела в глаза знахарки и безжалостно рубанула. — Но я слыхала, что по осени воевода к нам приедет, к нему пойду Правды искать. Пусть вуй Избор отдаст то, что не его.
— Ты прежде у Храбра спроси, какова она – Правда воеводы. Он тоже ее искать ходил, а нашел – великое вено. Добро, в поруб не бросили.
Дрожь пробежала по лицу Отрады, когда Верея заговорила про кузнеца, и, вестимо, знахарка то приметила.
— А о нем ты позабудь, девонька. Он раньше свое сердце местью иссушит, чем добрым мужем станет, — она неодобрительно поджала губы. — Лучше погляди хоть на кудрявого паренька, на Земовита. Ты, может, и не в родной избе живешь, но все знают, какая ты мастерица ткать да прясть. Такую работницу в род и без приданого заберут.
— Мне никто не нужен, — тут уже пришел черед Отрады строго поджимать губы. — Никто.
А в памяти всплыли серые, строгие глаза кузнеца.
25
Утопая босыми ногами в мягкой траве, Храбр шел поздним вечером в избу из кузни. Закат давно отгорел, и по земле стелились серые сумерки. Нынче он припозднился, но пора сенокоса – горячая пора не токмо для тех, кто трудился в поле, но и для кузнеца. Весь день не умолкал размеренный, глухой стук молота в кузне, а он не снимал плотного, потрепанного временем нагрудника из кожи. А как закончил, едва хватило сил ополоснуться ледяной водой да надеть рубаху: плечи словно закаменели, и он с трудом поднимал руки.
Но все, что себе наметил, поспел сделать, и нынче шел в избу к Белояру и Усладе: забрать Твердяту с Милонегой. Младшего братца, так и вовсе намеревался хорошенько оттаскать за уши: негодник не принес ему в кузню обед, а от тяжелой, трудной работы, вестимо, Храбр оголодал. Твердята же совсем от рук отбился, забегался с мальчишками и позабыл про брата! Давненько его никто не наказывал. Ну, нынче Храбр намеревался это исправить. Посмел бы он, будучи мальцом, запоздать али – того хуже – не принести отцу обед! Наверное, на лавку не раньше, чем через пару седмиц смог бы сесть.
