Отрада - Виктория Богачева
Перепугавшись, Отрада подскочила к ней. В тусклом свете жировика лицо знахарки показалось ей белее молока.
— Госпожа?
— Неспроста пропал мальчишка, — отдышавшись, хрипло просипела знахарка. — Да еще в такую пору...
— Он не может отыскать Твердяту? — ахнув, догадалась Отрада и невольно опустилась на лавку напротив Вереи, прижав раскрытую ладонь ко рту. — Так надо же подсобить! Может, в лесу заплутал, может, упал где-то, ударился?.. — предположила она, и сердце жалостливо заболело – стоило представить, каково было мальчишке в одиночестве, темной ночью в лесу.
Вскочив на ноги в порыве тотчас броситься на поиски, Отрада вскоре опомнилась. Вновь опустилась на лавку и горько покачала головой.
— Верно, моя помощь ему и не потребна... как и с шитьем для Милонеги.
Услыхав, Верея задержала на пригорюнившейся девке взгляд, но ничего не спросила. Не время нынче.
— Мы поутру пойдем, как светать начнет. Нынче ему мужи подсобят. Нечего старой знахарке и девке по ночному лесу бегать.
Пожав плечами, Отрада кивнула.
— А как же сенокос оставить им? Самая пора ведь нынче. Не дозволит староста... — пробормотала она, немного поразмыслив.
— Вот и я говорю: недобрая, недобрая пора, — согласилась Верея.
Каждый в общине ведал, как важно было убрать траву вовремя, пока та не пересохла на жарком солнце и слишком не выросла, не начала горчить. Сено было кормом для скотины долгую осень и зиму, вплоть до середины весны. Не будет много хорошего сена — не будет пищи.
На сенокосе была занята почти вся община: в избах остались лишь дети, старики да несколько женщин – присматривать за хозяйством и скотиной. Отраде велела остаться Верея: как и говорила когда-то знахарка, и для нее нынче наступила жаркая пора. Целебные травы надлежало собирать в определенные дни и в определенное время, а потом сушить их особенными способами, раскладывать по горшкам и мешочкам, толочь в светлую пыль. Верея частенько уходила в соседнюю общину, и Отрада управлялась со всем одна. Не захотев лишаться ее помощи, знахарка не побоялась и у старосты потребовать, чтобы девка с ней осталась.
Знахарке никто был не указ. Вот и Зорян Нежданович не решился ей перечить, хоть и скрипел зубами.
В ту ночь Отрада спала беспокойно и проснулась задолго до того, как встало солнце, в предрассветных сумерках. Она совсем не удивилась, когда нашла сидящей за столом также не спавшую Верею. Знахарка выглядела много старше своих лет, хотя еще вчера совсем не была похожа на старуху.
Отрада пригладила волосы и, поплотнее закутавшись в платок, подошла и села на лавку рядом с ней.
— Белояр забегал. Сказал, ночью не нашли, нынче еще пойдут, — Верея посмотрела на нее уставшими глазами, под которыми залегли темные синяки от бессонной ночи. — Мужи сенокос оставили и лес хотят проредить, от общины и до реки.
Ох, не придется это по нраву старосте Зоряну Неждановичу...
Гордый и смурной кузнец
26.
Лишь единожды в жизни Храбр ощущал себя бессильным.
До этого утра.
Нынче пришел черед ему почувствовать вкус собственной немощи во второй раз.
— Ты сдурел никак? — так отбрил его староста, когда рано утром он, не сомкнувший глаз всю ночь напролет, пришел говорить с ним на сенокос. — Какие поиски мальчишки? Воротится твой неслух, а траву за нас никто не покосит. Хочешь, чтобы вся община зимой без сена осталась? — и он широким жестом обвел колосящуюся вдалеке траву. — Солнце люто припекает, мы едва поспеваем, а ты мужей хочешь увести! Не бывать этому.
И Зорян Нежданович затряс длиннющей, седой бородой. На них, прислушиваясь к разговору, уже начали поглядывать люди.
Ночью Храбр с Белояром и еще несколькими мужами, с которыми они были дружны, искали Твердяту на всем пути от общины до кузни, который пролегал через лес. Разошлись совсем недавно, когда поняли, что потребно им больше людей. Слишком много было мест, куда мог забрести его младший брат. Слишком мало было тех, кто выкрикивал имя Твердяты в ночной тишине.
Наскоро простившись с Белояром, Храбр отправился в кузню. Он намеревался исполнить то, что должен был сделать еще вечером, но в сумятице совсем запамятовал. Все хотел к поискам поскорее приступить.
В кузне, подле горна и тяжеленного железного молота, стоял небольшой, деревянный идол Сварога, который принадлежал еще отцу Храбра. В жертву Богу Огня и покровителю всех кузнецов надлежало приносить диких животных, собственноручно заваленных на ловите* кабанов. Надлежало окроплять их кровью особый камень на капище.
Но у Храбра ничего из этого не было, и потому он опустился перед идолом на колени, закатал левый рукав рубахи по локоть и щедро полоснул себя ножом по предплечью. Под хлынувшую из раны кровь он поставил деревянную фигуру Сварога и прошептал, зажмурившись.
— Свароже, Отец Небесный, никогда я не смел тебя ни о чем просить... сбереги моего брата. Пусть он будет жив, и я принесу тебе великую жертву!
С глухим стуком капли крови приземлялись на вырезанный из дерева, равнодушный лик божества. Закончив сумбурную, сбивчивую молитву, Храбр кое-как перевязал порез отрезом старой рубахи и поднялся на ноги.
Он должен был спешить к старосте, чтобы попросить того отпустить с сенокоса людей на поиски Твердяты: следовало обойти оба берега реки, прочесать лес вглубь – ночью они не решились. Хоть и рано летом светало, а бродить меж высоких деревьях в густых, предрассветных сумерках толку было мало.
Староста, знамо дело, заупрямился. Храбр иного не ожидал, но мыслил все же, что отпустит Зорян Нежданович нескольких мужей на поиски Твердяты.
Тут он ошибся.
— А коли б твой внук пропал? — спросил он тихо, с глухим, звериным отчаянием, уже ни на что не надеясь.
Староста довольно усмехнулся. Глядеть на поникшего, растерявшего былую спесь кузнеца было ему приятно.
— Мои внуки так не пропали бы, — отозвался он самодовольно. — Ведаешь, почему? Вот, где я их держу, — и он потряс кулаком в воздухе. — Никому такая неподобающая дерзость в голову не придет! А твой Твердята... — он махнул рукой и крякнул. — Все, довольно! Ступай, не отрывай добрых людей от работы!
— Непотребство творишь,
