Дело смерти - Карина Халле

Но все, что я вижу, — это воздвигнутую между нами стену.

Наверное, так лучше, но я не могу сидеть здесь и говорить с ним, тем более после этого.

— Мне лучше уйти, — говорю я, быстро поднимаясь с кресла, бросаясь к двери.

— Сидни, — рычит он, устремляясь за мной. — Постой, вернись.

Я не возвращаюсь. Лицо горит, я бегу по коридору, стараясь не поскользнуться на мокрых лужах, что я сама же и оставила, и выбегаю под дождь.

— Сидни!

Останавливаюсь и оборачиваюсь, удивленная тем, что он бежит за мной, промокая насквозь.

— Прошу, — говорит он, протягивая руку и хватая меня за ладонь, крепко держа. — Я не хотел кричать. Не должен был кричать. Прости.

Я пытаюсь высвободить руку, но его хватка крепка.

Его хватка всегда такая крепкая — идеально, чтобы удерживать меня на месте.

— Я перешла черту, понимаю, — говорю я, чувствуя себя беспомощной, будто застряла между желанием уйти и остаться. — Я нарочно ее перешла. Но я знаю свое место. И знаю твое. Доктор.

Он качает головой, дождь струится по его прекрасному лицу. Блядь, ведь у меня и вправду есть чувства к моему гребаному психологу.

— Я… я… — начинает он. Потом поднимает голову, смотрит куда-то через мое плечо и резко отпускает мою руку. Без единого слова он разворачивается и быстрым шагом возвращается в здание.

Я оборачиваюсь посмотреть, что привлекло его внимание.

Майкл стоит неподвижно у тотемного столба, с зонтом над головой, и смотрит в нашу сторону.

Он встречается со мной взглядом.

Они такие холодные.

Потом уходит.

Я стою под дождем, пока не промокаю насквозь с головы до ног, и иду к главному корпусу, гадая, где же я совершила ошибку, хотя прекрасно знаю, в чем она.

История изо всех сил пытается повториться.

ГЛАВА 17

— Почти последний, — произносит Эверли, прежде чем сделать укол в мою руку.

Я стискиваю зубы.

— Почти? Я думала, это последний. Прошло уже две недели.

— Сделаем еще один укол на следующей неделе, — говорит она, вынимая иглу. — Просто на всякий случай, — она прикладывает круглый пластырь к моей руке и просит надавить, что я и делаю.

— Но волк даже не прокусил кожу.

— Просто на всякий случай, — повторяет она, убирая иглу и снимая перчатки. Она скрещивает руки и смотрит на меня, склонив голову; ее длинные светлые волосы струятся по телу, словно занавес из пшеницы. — Как ты?

Просто замечательно. С тех пор как я узнала, что ты считаешь меня идиоткой.

Хотя я подслушала их разговор с Кинкейдом пару дней назад, ее слова до сих пор жгут.

— Все нормально, — отвечаю я.

Она слегка улыбается.

— Хорошо. Рада слышать. Надеюсь, ты подумала о том, что я говорила. О желании доказать свою ценность. Ты еще размышляла об этом?

— Пока нет, — признаю я. — Ищу вдохновение.

— Вдохновение повсюду, Сид, — говорит она. — Лес… есть кедры, которым по пятьсот лет, ситхинские ели, которым почти тысяча. Все эти годы, вся эта история, все эти призраки.

Я резко смотрю на нее.

— Призраки?

— Думаешь, в этом месте нет призраков? Оно построено на призраках. На коренных жителях, которые жили здесь тысячи лет. На упавших деревьях. На животных, чьи кости погрузились в почву. Все эти призраки связаны и живут под нашими ногами через сети мицелия, — ее глаза сверкают. — История здесь жива. Я знаю, ты это чувствуешь. Мы все это чувствуем.

— Может, тогда я сделаю исследование о призраках, — выдавливаю я, чувствуя, как волосы на затылке встают дыбом.

Она ухмыляется, ее улыбка слишком широкая.

— Надеюсь на это.

К счастью, остаток дня прошел спокойно. Дождь не прекращался со вчерашнего дня и шел до самого ужина, оставляя всех в подавленном настроении. Моя рука ужасно болела от укола, и я проклинала Эверли за то, что она заставляет меня сделать еще один на следующей неделе. Но, возможно, они знают о бешенстве что-то, чего не знаю я.

У меня не было занятий с Кинкейдом, и я нигде его не видела, что, вероятно, означает, что он снова меня избегает. Сначала он держался на расстоянии после завтрака на лодке, теперь делает то же самое после нашего спора в его кабинете.

И я до сих пор чувствую себя глупо. Каждый раз, когда я вспоминаю о том, что сказала, в груди возникает прилив стыда. О чем я только думала, будучи такой смелой и наглой?

«Но ты видела выражение его лица, — напоминаю я себе. — Он хотел, чтобы ты рассказала ему подробности своих снов».

Тем не менее, эта отстраненность проникла в мой кровоток, омрачая все, что я делаю. От этого трудно избавиться, трудно забыть.

Я стою в ванной, собираясь смыть макияж, когда внезапно раздается громкий стук в дверь.

Мое дыхание прерывается.

Десять часов вечера.

Осторожно, я высовываю голову из ванной и вижу тень под дверью с другой стороны, ручка поворачивается, дребезжит.

Только не это.

— Сидни! — кричит голос. — Вставай! Океан искрится!

— У нас есть вино! — добавляет Мунавар.

Я выдыхаю с облегчением и подхожу к двери, открывая ее, чтобы увидеть Лорен, Мунавара и Рава с коробками вина в руках.

— Надевай обувь и пальто, — быстро говорит Лорен. — Биолюминесценция сегодня просто потрясающая!

— И Ник только что вернулся из Порт-Элис, так что у нас есть припасы, — говорит Мунавар, поднимая коробку с вином и пытаясь налить его себе в рот. Это объясняет рубиновые пятна на его толстовке с надписью «Любитель грибов с сомнительной сМорчалью».

— Оставь немного и для остальных, — говорит Рав, хлопая его по спине, от чего он только проливает еще больше вина на рубашку.

— Хорошо, только подождите меня, пожалуйста, — говорю я им. Вспоминаю, как Амани стучала в мою дверь и убегала, и боюсь, что если они уйдут без меня, я снова окажусь в заснеженном поле.

Они ждут в дверном проеме, пока я надеваю кроссовки и толстовку.

Затем мы покидаем мою комнату, и я запираю дверь за собой, прежде чем мы спускаемся по лестнице. В общей комнате некоторые студенты открывают банки с пивом у камина, и Мунавар кричит им, чтобы они присоединялись к нам.

Вместе с ними мы выходим в ночь. Сумерки все еще тянутся по горизонту, но темнота наступает быстро, звезды появляются на расчищающемся небе, когда дождевые облака уходят на север. Ребята смеются, визжат, пьют, и впервые с тех пор, как я здесь, чувствую себя частью компании.

— Можно мне вино? — спрашиваю я