Княжий венец - Анна Михайлова

- Значит, зря я теплую одежду брала? Почему не сказал?

- Никто не знает, когда сие наступит. И предсказать не могут. То бывает две осени подряд тепло, а то – с десяток и все холодные.

- Хм… Удивительно как, – посмотрела в ясное голубое небо, будто выискивая ответы на терзавшие ее вопросы.

Вторую свою «работу» говорящая с Тьмой у воды решила делать. Место попалось чудное – озерцо малое, да вода в нем чистая, будто не болота кругом, а земля обычная. И деревца вкруг ровнехонькие – березки в золотой листве, а ольха так и вовсе стоит зеленая – будто лето кругом, ни тебе желтого али багрянца.

Светло кругом и благостно, даже не верится, что смерть рядом рыщет, кривыми зубами щелкает. Потеплело – так и вовсе пришлось плащи меховые снять, в одних рубахах остаться. Шерсть тонкая, но в ней тепло, не жарко.

Дивно как валорке расшитые славянские рубахи к лицу. Та, что на ней – белоснежная, с голубым обережным узором по вороту и рукавам. Будто березка стройная, широким поясом подпоясанная. Ей-то обереги может и пригодятся, а вот что ему с бешенным желанием делать? Смотрит он на ноги стройные, а в голове одна мысль – как меж них оказаться, утоляя собственную страсть и умело вызывая ответную. Чтоб с полных губ стоны нежные раздавались, а тело к нему жалось, умоляя разбуженный голод утолить.

Велеслав костер на берегу разводил, да нет-нет поглядывал на свою… как она сказала? Соратник? Когда-то давно Яра ему те же слова сказала. Вот же усмешка судьбы – отчего-то лучшие девки к нему не в постель, а в со-трудники хотят. Но если с Ярой все понятно было – ежели сама решила, не переменит решения. И тогда, отказывая ему, она о благе княжества думала.

Тогда как эта… Тамирис – птичка райская. Отчего не утолить страсть, когда с бедою покончено будет? Замуж валорка не стремится, да и он, понятное дело, не позовет. Князю на безродной девке жениться – глупость и невместно. А вот жаркие ночи вместе проведут обязательно. Не одну и не две, чтоб унялся голод по ней лютый.

А опосля уже можно и женитьбой заняться. Пора уже, сколько можно откладывать? Раз не дают боги любви как у друзей его ближних, так значит просто семья у него будет. Как у всех. За-ради наследников. Вернется в Миргород, еще раз глянет на боярских дочерей. Выберет такую, чтоб лицом не дурна и бедра пошире. Наследник княжеству нужен, хватит уже о себе думать и напрасными надеждами маяться. Тошно стало от этой мысли, да только желания свои надобно в дальний угол задвинуть, когда долг пред землей стоит. Нет его выше.

Жарко разгорелся костер, как желание его, что внутри бушевало. Встал он позади, как уговорено было, да только ноздри аромат ее щекочет. Дразнит дикими травами и сладким чем-то. Склонил он голову, едва не утыкаясь носом в ее макушку. Ох, вовек не надышаться! Без шапки нонче, гладкий темный волос блестит на солнце вороновым крылом. Так и просит, чтоб по нему ладонью провели. Потом спустились по длинной шее да тонкую спинку. Ровнехонько ее держит, словно кланяться не привыкла. А пред ним и его желанием склонится! Вот только бы с мертвяками покончить быстрее и уж он своего не упустит.

Подался ближе, не касаясь, но чтоб тепло его тела чувствовала. А если качнется назад, то и обопрется на него. Пусть привыкает к нему, кобылка необъезженная…

Поет она тягучую песню, а голос низкий, бархатный. Манит и приказывает одновременно. Ох, как хочется, чтоб его имя с губ ее слетало! Да только не время сейчас о постели думать.

В чем там дело было – не знал Велеслав, да только нонче мертвяков более двух десятков набилось. Шли, кто ногу приволакивал, кто без руки, у кого башка проломлена. Куски плоти обезображенные, а идут, скаля зубы. Рука невольно схватилась за меч. И вмиг из головы все хмельные мысли выветрились. Это ж уже цельный отряд мертвячий! Справится ли птичка его? С тревогой посмотрел на темноволосую макушку. Не видел ее лица, но отчего-то уверенность ее чувствовал. Будто словами сказала.

Нонешние мертвяки злее вчерашних были. Будто прознали про гибель таких, как они. Пуще прежнего бросались на стену защитную. Ногти ломали, кровь гнилая брызгала, скалили зубы, рыча дикими зверями. Казалось еще немного – и проломят стену дымчатую, доберутся до несносных живых. Особливо до той, из чьих рук черные нити потянулись.

И ей видать тяжко пришлось. Пошатнулась она, когда нити свои выпростала. Инстинктивно за плечи схватил. Сжал осторожно, чтоб опору чувствовала. Холодны плечи и будто озноб ее бить начал. Задрожала, но рук не опустила, выдирала куски темные из мертвяков раз за разом. Те выли как безумные, со всех сторон. Кто-то даже на четвереньки опустился, да вверх прыгнул, надеясь стену перепрыгнуть. Но не смог, заскреб в бессильной ярости скрюченными черными пальцами. Безумие вокруг – не иначе. Куда голову не поверни, всюду вой и морды безобразные, ничего человеческого не осталось. Вдруг раз – и закончилось все. Тишина.

С тихим стоном подогнулись ноги Тамирис. Не дал упасть, прижал ее спинку к свой груди и осел осторожно, внутренне радуясь, что может сейчас ворожею свою в объятьях баюкать. Да только совсем она холодна, будто из прорубь вынула. Велеслав укутал ее в плащ, начал ручки растирать. потом ко рту поднес, дыханием согревая.

- До что ж ты окоченела-то совсем, а? Разве можно так… - бормотал князь, энергично растирая тонкие пальцы. А на них кожа нежная-нежная, никогда такой не видывал. Обычно руки у баб, даже знатных, грубые – кто вышивальной иглой портит, кто нитками от кружев. А тут… бархат невесомый. Не сдержался, прикоснулся губами к тыльной стороне ладони. И будто молния крошечная теплая проскочила. Его пронзила, а на руке оставила крошечный след легкой розовинки. Может и взаправду помочь ей так можно? Коснулся губами щек прохладных, лба высокого. Мерещится – или правда кожа розовеет от ее поцелуев?

- Я ж тебя всю зацелую, только в себя приди. Что ж ты так… - пробормотал мужчина, касаясь кончика изящного носа. Холодного, будто она его в снег всунула. Полувздох-полустон был ему наградой. Затрепетали длинные ресницы, да только сил у нее не был даже глаза открыть.

- Давай, птичка, возвращайся в наш мир, -