Игра титанов: Вознесение на Небеса - Хейзел Райли
Хайдес стоит за моей спиной и читает вместе со мной. Я кладу письмо туда же, откуда взяла, и прохожу в центр комнаты. Опускаю голову и оседаю на пол, между двуспальной кроватью и шкафом.
— Хейвен… — зовёт Хайдес. Я слышу его шаги позади, и через пару мгновений он нависает надо мной. — Встань, пойдём со мной.
Я не двигаюсь.
Он опускается на колено слева и лёгким касанием подушечек пальцев трогает моё открытое плечо. В нос ударяет его запах. И этих мелочей хватает, чтобы по спине побежали мурашки.
Кончики его пальцев скользят к основанию моей шеи, поднимаются к волосам. Он стягивает резинку, и локоны медным водопадом падают мне на спину. Я не понимаю, зачем он это сделал, пока он не начинает гладить их медленно, нежно.
— Я знаю, что всё дерьмово, — шепчет он у самого уха. Он ближе, чем я думала. — Но день и так был слишком тяжёлым. Давай подумаем об этом завтра? Я хотя бы попробую закончить сегодняшний по-другому.
— Как я могу отложить это на завтра? — срываюсь я. — Мой отец останется без дома. Я останусь без дома. Я и мой брат. И единственный выход — подчиниться твоему психованному отцу. Без обид.
Он кривится.
— Никаких обид. — Его пальцы продолжают перебирать мои пряди. — Хейвен, ты правда думаешь, я позволю, чтобы с тобой такое случилось? Не только я. Думаешь, Гермес и Аполлон это допустят?
— Я…
Он другой рукой берёт меня за лицо и разворачивает, чтобы я смотрела ему прямо в глаза.
— Гермес к тебе привязан. Аполлон тоже. Более того, у Аполлона явная влюблённость, из-за которой он регулярно рискует получить от меня в морду. Ты часть нас всех. Но не в том больном смысле, какой вкладывает наш отец. — Его большой палец скользит по моей щеке. — Я не скажу тебе банальность «не бойся», потому что страх — естественен и неконтролируем. Но я скажу, что буду защищать тебя, как самую важную часть себя.
Мы смотрим друг на друга долго. И мне становится стыдно, ведь думать я должна только о семье. Но всё, чего я хочу, — чтобы Хайдес поцеловал меня и унёс в постель, заставив забыть обо всём. Хоть на час. На десять минут хватило бы.
Я не могу оторвать взгляда от его губ — приоткрытых, зовущих. Его пальцы касаются моих губ, поглаживают нижнюю губу. Его кадык двигается.
— Можно я заберу тебя? — спрашивает он.
Я киваю.
Хайдес обхватывает меня: руку заводит под колени, другой охватывает талию. Поднимает так легко, будто я невесома, и прижимает к груди, прижимаясь губами к моим волосам. И, пока он несёт меня к ванной, я слышу его бормотание:
— «Óla tha páne kalá, Persefóni mou». («Всё будет хорошо, моя Персефона» — по-гречески.)
Мне не нужно спрашивать перевод. Это слова утешения. Произнесённые с такой нежностью, что я закрываю глаза и вцепляюсь в него, жадно ловя то утешение, которое он может дать.
Хайдес усаживает меня на край раковины. Сначала снимает кеды, потом носки; я поднимаю руки, чтобы он стянул обтягивающий топ. Он отводит взгляд от груди и просовывает руки под резинку леггинсов. Я приподнимаюсь, помогая, и остаюсь в одних трусиках — с Хайдесом Лайвли, стоящим между моими ногами.
Когда я пытаюсь стянуть его одежду, его ладони резко охватывают мои запястья.
— Ничего не будет, Хейвен. Не сегодня, — твёрдо заявляет он. — Ты потрясена. Всё, чего я хочу, — это искупать тебя, уложить и лечь рядом. Хорошо?
— Хорошо.
Он отходит, включает воду в душе, потом начинает раздеваться сам. Минуты не проходит — и он уже полностью обнажён. Красивее, чем когда-либо: с блёстками, блуждающими по щекам, и прядями, падающими на лоб. Он протягивает мне руку, помогая соскользнуть с раковины.
Хайдес снова опускается на колено и стягивает с меня последнее, что оставалось. Его дыхание горячо касается кожи, пальцы скользят по моим ногам, пока он спускает трусики вниз. Перед тем как подняться, он оставляет целомудренный поцелуй на бедре.
Он переплетает свои пальцы с моими и ведёт к душевой кабине. Легко касается воды и кивает — можно заходить, она уже тёплая.
Палец упирается мне в подбородок и приподнимает лицо. Хайдес смотрит на меня тревожнее, чем когда-либо.
— Ты меня разрушаешь, Хейвен, — признаётся он. — Меня разрушает видеть тебя такой.
Я пытаюсь выдавить улыбку, но его это не убеждает.
Со вздохом он берёт флакон геля для душа, выдавливает щедрую порцию на ладонь. Жестом просит меня повернуться спиной — и начинает намыливать. Но в его прикосновениях нет спокойствия: они спешат дальше. Его руки обнимают меня, и лёгким движением он прижимает меня к своему животу, ладони скользят спереди. Он растирает живот и бока, поднимаясь по всему моему торсу.
Он целует кончик плеча и выдыхает на мою мокрую кожу. Руки опускаются ниже, к лобку. Я замираю, задержав дыхание. Хайдес это чувствует и приникает губами к моему уху:
— Дыши. Позволь мне позаботиться о тебе.
Я поворачиваю голову, ищу его взгляд. Ищу его губы. Встаю на носки, тянусь. Но за несколько сантиметров до желанной цели голову вновь забивают мысли, которые я будто оставила за порогом. Когда я выйду из душа, на тумбочке всё ещё будет лежать жёлтый конверт с письмом. Когда я выйду из душа, это всё ещё будет моя комната в Афинах, на острове, который Кронос и Рея Лайвли зовут «Олимпом».
Что-то меняется у меня на лице. Лоб Хайдеса морщится; он резко разворачивает меня лицом к себе.
— Эй, эй, эй, — шепчет, притягивая к себе. Я утыкаюсь лицом ему в грудь и сдаюсь — меня прорывает.
Я не знаю, сколько это длится. Знаю лишь, что слёзы бегут быстро, вперемешку с водой из душа. Знаю лишь, что Хайдес не ослабляет объятий ни на миг и ничем не даёт понять, что устал от того, сколько во мне слёз.
— И с этим справимся, моя Персефона, — говорит он. — Ты не повторишь нашу участь, ладно? Я увезу тебя отсюда.
И именно эта уверенность показывает мне, в чём на самом деле главная проблема. Осознание нужного выбора вспыхивает мыслью, которая буквально перелетает от меня к Хайдесу — и он отшатывается, словно я
