Игра титанов: Вознесение на Небеса - Хейзел Райли

— Хейвен, — он произносит моё имя с колебанием. — Ты ведь не думаешь решить всё, согласившись работать на моего отца?

Я молчу. Опускаю глаза и смотрю на воду у ног, полную мыльной пены.

— Хейвен, — повторяет он, уже на взводе, на грани взрыва. — Скажи, что ты не рассматривала этот вариант. Пожалуйста. Скажи, что ты не сошла с ума.

Я дёргаю плечами.

— А какой у меня ещё выбор?

Он раскрывает рот, глядит на меня так, будто я предала его худшим образом.

— Хейвен… — Он останавливается, глубоко вдыхает. Проводит ладонями по мокрым волосам, откидывает их назад, обнажая лицо с гармоничными линиями — и шрам, искривлённый гневом. — Давай так: сейчас ты вытираешься, забираешься под одеяло и переспишь с этой мыслью. А завтра утром, когда мы вернёмся к разговору, ты дашь разумный, взвешенный ответ.

Я уже открываю рот, чтобы возразить.

— И этот ответ будет: «Нет, Хайдес, я не собираюсь принимать предложение твоего отца, я не настолько безумна».

Он не даёт мне вставить ни слова. Быстро выходит из душа и оставляет меня там, как дурочку. Злость взмывает во мне, тяжёлыми волнами застилая глаза и выключая думание. Я распахиваю створки и шагаю следом. На нём уже халат, он завязывает пояс.

— Ты не представляешь, через что я прошла. Не смей говорить мне, что делать!

Он смотрит невозмутимо.

— А ты не представляешь, через что прошёл я из-за моего отца. Я не говорю тебе, что делать, я говорю, как лучше. Становиться одной из нас — неправильно с любой стороны.

— У меня нет другого способа достать эти деньги, — выпаливаю я.

Взгляд Хайдеса скользит по мне с головы до ног, и на лице вспыхивает лукавая улыбка.

— Ты осознаёшь, что орёшь на меня — голая и мокрая?

Я скрещиваю руки на груди.

— Хочешь сказать, тебя это смущает?

Он приподнимает бровь.

— Ни капли. Наоборот, убери руки.

Я закатываю глаза и подхожу к нему. Хватаю второй халат, висящий на крючке, и накидываю, чувствуя, как его взгляд всё ещё скользит по моему телу.

— Я приму то решение, которое считаю лучшим, — добавляю наконец. — Я не могу бросить отца на улице.

Мы не в сказке. Есть долг — на миллионы. И, конечно, сила нашей любви его не погасит. Он может быть рядом и обещать защищать меня, но где он возьмёт такую сумму? Для их семьи это крохи. Но он не может украсть их и отдать мне — стало бы только хуже. Что остаётся? Играть в их залах, на их Олимпе, и надеяться выиграть?

— Хейвен…

— Я приму решение сама, — повторяю громче, таким резким тоном, что он обрывает любые дальнейшие попытки возразить.

Он сжимает челюсть и кивает.

— Ладно. Делай, как тебе, блядь, угодно.

— Отлично, — отвечаю просто чтобы последнее слово осталось за мной, и выхожу из ванной. Отгибаю покрывало и забираюсь в постель, укрываясь до самой шеи. Мне всё равно, что намочу простыни и наволочки. Мне нужно закрыть глаза и держать их закрытыми как можно дольше.

Дверь громко хлопает — намёк, что он вышел. Я знаю: как нам однажды сказали, он — Дива номер один, а я — Дива номер два. Я бы поступила так же.

Я жду, что он всё равно ляжет рядом, но его шаги удаляются, исчезают за дверью и эхом уходят по коридору. Я с трудом сглатываю, принимая факт: он ушёл. И я его понимаю. На его месте я тоже разозлилась бы.

Я проглатываю слёзы и сжимаю чистую простыню в кулаках. Единственный плюс — я вымотана, ноги подрагивают, и голова уже тянет в сон. Если я усну, проблемы хотя бы на время перестанут существовать.

И Морфей действительно приходит через несколько минут. Я чувствую, как меня обнимают — подводят затылок к голой тёплой груди, несмотря на то что мои волосы всё ещё мокрые и холодные.

Но это не Морфей. Знакомый запах Хайдеса касается носа и заставляет улыбнуться.

— Ты вернулся, — шепчу, одной ногой уже в мире снов.

Его руки сжимаются крепче, будто я могу ускользнуть.

— Когда любишь — не уходишь. Даже когда человек ошибается.

Глава 3. ШУМ ДОЖДЯ

Для Ареса война значила разрушение, кровь, смерть.

Ему было плевать на причины сражающихся, плевать на то, на чьей стороне правда. Аресом двигала лишь ненависть.

Я просыпаюсь от раската грома и запаха Хайдеса.

За стеклом балконной двери бушует гроза: небо цвета дыма, ливень стеной. Вспышки молний прорезают тьму, кроны деревьев гнёт ветер, и кажется, они вот-вот рухнут.

А рядом со мной царит покой. Хайдес обнимает меня за талию голой рукой, уткнувшись головой в моё плечо. Волосы падают ему на лицо, но оставляют достаточно, чтобы я могла видеть мирное выражение того, кто спокойно спит.

Мой взгляд тут же тянется к тумбочке, где много часов назад я оставила жёлтый конверт с угрозой выселения, адресованный отцу. Его там больше нет. Я почти уверена, что Хайдес убрал его, и благодарна ему за это.

Опускаю глаза и морщу лоб. Легла-то я спать в халате. А сейчас на мне чёрная, огромная толстовка и такие же спортивные штаны. Они пахнут свежестью, как и всё, что принадлежит Хайдесу. Я улыбаюсь, кладу ладонь ему на затылок, осторожно глажу. Настолько осторожно, что это похоже не только на желание не разбудить его, но и на то, что я держу в руках нечто хрупкое и бесценное. Что-то, что нужно беречь даже от самой себя — хотя я люблю его и не собираюсь причинять ему вред.

Новый раскат грома заставляет меня вздрогнуть. Хайдес шевелится. Я смотрю на балкон, растянувшийся вдоль всей фасады виллы, и меня прошибает холодный пот. Грозы и дожди я всегда любила, но такие, что грозят обрушить здания, нагоняют на меня удушающую тревогу.

Я трогаю Хайдеса за плечо. Он просыпается через несколько секунд, приоткрывает один глаз.

— Ммм?

— Я боюсь грозы, — признаюсь прямо.

Он смотрит на меня пару секунд.

— Ладно, — и снова закрывает глаза.

Я раскрываю рот — и от изумления, и от смеха. Упираюсь пальцем ему в лоб и отталкиваю. Хайдес ворочается на свою половину кровати и недовольно мычит:

— Ну и заноза ж ты. Чего тебе? — бормочет сонно.

— Там снаружи будто мир рушится, — продолжаю я.

Но он явно не собирается бодрствовать. Я замечаю, как тяжело ему держать глаза открытыми. Веки снова и снова опускаются. Он что-то начинает говорить — и засыпает с приоткрытым ртом. Я сдерживаю смешок и наклоняюсь, чтобы поцеловать