Когда родилась Луна - Сара А. Паркер

Здоровыми и свободными.

Учитывая тот факт, что король-инкогнито наблюдал из тени своего капюшона, как я пела ту же песню в «Голодной лощине», видеть, как он шагает по тюремному тоннелю в белом развевающемся одеянии руни, ― это… Уместно.

Он останавливается перед моей камерой, сложив руки на груди.

― Уходи, ― говорю я, закрывая глаза.

― Ты даже не знаешь, почему я здесь.

― И не хочу. Ноль.

Процентов.

Заинтересованности.

Мой замок щелкает, и я открываю глаза, чтобы увидеть, как он вставляет в него ключ и с лязгом открывает его.

Я вздыхаю.

― Интересно, как твой брат отнесется к тому, что ты украл ключи и освободил его пленницу?

― Я не собираюсь освобождать тебя, так что не надейся.

Я фыркаю от смеха.

― Очаровательно.

Он резким движением распахивает дверь и заходит в мою отвратительно пахнущую камеру.

― Моего брата интересует только одно, ― бормочет он, опускаясь передо мной на корточки и окутывая густым ароматом своего теплого запаха. Приятное утешение в этом суровом месте, которое я игнорирую, предпочитая дышать ртом.

― Что ж, не стесняйся передать ему, что мне жаль, что я не успела убить его. Я действительно с нетерпением ждала этого.

― Не сомневаюсь, ― говорит он, доставая из кармана еще один ключ, с помощью которого отстегивает перекладину, соединяющую две мои цепи, и кладет ее на землю рядом со мной. Он не освобождает мои запястья и лодыжки, а это значит, что у него есть… планы на меня.

Планы, с которыми я не хочу иметь ничего общего.

Он возвышается надо мной, загораживая свет, льющийся из моего фонаря.

― Вставай.

― Умри в канаве. А еще лучше ― в Колизее, где тебя сожрет стая молтенмау. Встретимся там.

Мудак.

Я получаю небольшое удовлетворение от его сердитого вздоха.

Даже если бы я захотела встать, я не уверена, что смогла бы. Возможно, я и разыграла представление на суде, но все мое тело похоже на разорванный шов.

Больно дышать. Моргать. Больно постукивать ногой. Что-то течет по моим венам, и от этого мне становится тошно и холодно.

Обычно я люблю холод, но сейчас все иначе. Этот холод кажется неправильным ― он проникает в меня до мозга костей, словно перемалывая меня изнутри, чтобы освободить место для себя.

― Сейчас не время упрямиться, Лунный свет.

― Ошибаешься. Мужчины хотят от закованной в кандалы женщины только одного, ― рычу я, в моих словах столько яда, что можно остановить сердце. ― Если в этом твоя цель, можешь взять меня прямо здесь, чтобы мои сокамерники увидели, какое ты чудовище.

Из его груди вырывается низкий рык, от которого у меня мурашки бегут по коже.

― Я не такое чудовище, заключенный семьдесят три. Я бы не получил от тебя никакого удовольствия, если бы оно не давалось мне свободно. А теперь вставай или тебе придется терпеть неловкость, когда тебя подхватят и понесут.

Его слова впиваются мне между ребер и попадают туда, где больнее всего ― раня мою угасающую гордость, остатки которой я намерена унести с собой в могилу, привязанная к столбу, на котором он приговорил меня умереть.

― Твой выбор, ― рычит он. ― Сделай его.

― Я сделала выбор. Ты лишил меня его.

― Потому что он был неправильным. ― Он протягивает руку, чтобы обхватить меня за плечи.

Рычание вырывается из моего горла, и я щелкаю зубами по его пальцам.

― Я сама.

― Тогда сделай это.

― Нет, пока ты не отвернешься.

Еще один гулкий вздох, прежде чем он отворачивается, оставляя меня наедине с грандиозной задачей, в возможности выполнения которой я не уверена. Сейчас земля ― мой друг. Если только я не стою ― тогда она мой враг. По крайней мере, повернувшись спиной, он не увидит, как я рухну.

― Есть успехи?

― Мысленно душу тебя, пока мы разговариваем, ― бормочу я, упираясь руками в землю слева от себя. Я сжимаю дрожащие губы и переношу весь свой вес на ладони, поднимаясь на корточки.

Гвоздь в моем плече скрежещет о кость, боль пронзает руку… Черт.

Я зажмуриваю глаза, резко открываю их и, покачиваясь, встаю на ноги. Тепло струится по спине, пока я раскачиваюсь. Окружающее меня

пространство раздваивается, сходится… раздваивается, сходится… ― Ты же не собираешься падать, правда?

Я вздергиваю подбородок, выпрямляю плечи. Прожигаю взглядом его затылок, горя жаждой возмездия.

― Конечно, нет. Я никогда в жизни не была так полна сил.

― Хорошо, ― говорит он и, взмахнув своим белым одеянием, выходит из камеры, бросая через плечо: ― Сюда.

***

Он ведет меня по запутанным коридорам к тихому тоннелю с единственной дверью в конце, и я начинаю нервничать, когда корольинкогнито открывает ее и жестом приглашает меня пройти.

Чтобы я вошла первой.

― После тебя, ― выдавливаю я, опираясь рукой о стену, не веря ни единому его слову о том, что он не такой уж и монстр.

Он Вейгор. Тиран. Тираны лгут себе не меньше, чем другим.

Я знаю, что происходит в этой тюрьме. Я слышала достаточно историй, чтобы мои кишки скрутило навечно. Если он хочет сделать это со мной, я отказываюсь идти в эту комнату вслепую. Я лучше заставлю его смотреть мне в глаза, пока он будет разрушать еще одну часть меня. Заставлю его почувствовать каждую трещину.

Каждый синяк.

Он стоит неподвижно в течение долгого, мучительного мгновения, затем откидывает капюшон и входит в комнату, не останавливаясь, пока не достигнет противоположной стороны. Он поворачивается, прислоняется к стене, скрещивает руки и ждет, словно каменная статуя, высеченная самими Творцами. Сильная челюсть, точеные скулы, мускулистая шея. Все углы прорисованы с такой точностью, что на него почти больно смотреть.

Нахмурившись, я вхожу в комнату, освещенную сосудом с лунным светом, установленным на одной из многочисленных полок, выстроившихся вдоль всех четырех стен.

Впечатляет. Их довольно трудно найти.

Я обращаю внимание на высокий лечебный тюфяк и мягкое кресло рядом с ним, а затем перевожу взгляд на женщину, стоящую в углу. У нее густые каштановые локоны, которые сочетаются с ее глазами и кожей, но контрастируют с длинной мантией руни, надетой на ней.

Она мягко улыбается мне, но это ничуть не мешает моему сердцу бешено колотиться.

Я не обращаю внимания на пуговицы, скрепляющие передний шов ее одеяния, ― те, что