Хозяйка молодильных яблок - Иви Тару
Мужичок утер нос рукавом, глянул исподлобья.
– Завтра навещу его, – Будивой устал слушать бредни, дернул вожжи, возок покатился дальше.
***
Утро наступило, будто и ночи не было. Не успел глаза закрыть, уж светят в оконце первые лучи. Стрижак хотел шкуру, которой укрывался, на голову натянуть, да вспомнил, что не дома, и тут же вскочил. Место ему для сна определили в клети, что к дому примыкала. Тут вкусно пахло яблоками и сушеной лозой для плетения корзин. Он вышел наружу, быстро помахал руками и ногами, поприседал, разгоняя кровь. Увидел в конце двора колодец и вскоре уже вытягивал наружу ведро с холодной водой. Вспомнил, как крутил ворот, а Милава рядом стояла.
Когда вошел в дом, там тоже все уже встали. Елеся по дому хлопотала, на стол заутрок собирала.
– Как она? – спросил он.
Елеся помотала головой, и Стрижак осторожно сунулся в горницу, где на постели лежала Милава, все такая же спокойная, недвижная, с лицом бледным и каким-то уже почти нездешним, неземным. Видно, и правда, Морена ее себе забирала, по капельке жизнь вытягивала.
– Не отдам, – шепнул он. – Вырву.
Во дворе раздались голоса. Кто-то кричал, возмущался, ему вторили. Стрижак вышел на крыльцо, Будивой уже там стоял.
– Чего кричите, чего людей баламутите? – увещевал он сельчан.
– Да как же! Яблоня твоя людей калечит, а нам молчи? – возмутился один из пришедших.
– Да толком объясните, что у вас за беда? Какая еще яблоня?
– Да твоя. В твоем саду стоит. Никому мимо пройти не дает, хлещет так, что чуть глаз вон Тишате не выбила.
– А мне вон руку поломала, – крикнул кто-то из задних рядов.
Тут снова все заголосили, перебивая друг дружку. На родном крыльце, под своей крышей с Будивоя спало то безразличие, в котором он последние дни пребывал. Даже когда дочерей домой вез, и то не понимал полностью, что приключилось; все казалось, вот-вот морок спадет и будет все как и раньше. Морок и правда спал, и теперь староста с удивлением смотрел на сельчан, которые настолько распоясались, что стоят тут и даже кулаками помахивают.
– Ну-ка, цыц! – гаркнул он. – Ишь разошлись, песьи дети!
Крики как захлебнулись разом, даже дворовый пес подавился лаем и уполз под навес.
– Чо орешь? – тем не менее буркнул Свитанец, сосед Будивоя, не раз с ним медовуху пивавший и потому решивший, что может старосту перебить.
– Смолкни, – отрезал Будивой. – Ты! – он указал на старика с выцветшими блеклыми глазами. – Дед Палей, изложи хоть ты внятно, что у вас тут за страсти приключились. А вы молчите! – приказал он остальным. – Кто вякнет, того в речку макну.
Дед Палей вытер слезливые глаза и начал рассказ. Все просто оказалось. Сперва мальчишки ходили раков ловить на ручей, да садами возвращались, увидали спелые яблоки и полезли, конечно. Палей не преминул указать, что за воровство, вернее, за попытку, сорванцов надо бы наказать, но их уж и без того наказали. Только протянули они руки к манящим плодам, как ветки их так исхлестали, что на седалище живого места не осталось. Прибежали они домой с ором и слезами, отец их тут же кинулся разбираться. Не поверил, что яблоня сама ветками хлестает, решил, что показалось мальцам со страху. Надо ли говорить, что и он к яблокам потянулся, и тоже получил, только по спине и плечам, да так больно, что с плетью семихвосткой не сравнится.
Будивой слушал, а сам на сельчан смотрел, тут и увидел, что все они с синяками на лицах, даже бабы и девки.
– То есть все вы по моим садам шастали, пока хозяин в отъезде? – недобро усмехнулся он. – Ну и поделом же вам.
– Да нам уже не яблок хотелось, а избавиться от зла, что в твоем саду поселилось. Это ж надо такое чудо вырастить, – покачал головой дед Палей.
– А еще муж мой пропал, Крепень! – крикнула одна из баб. – Вот как раз перед твоим отъездом.
– А я тут причем? Или ты мне за его пропажу предъявить хочешь?
Баба смутилась. Сельчане снова загудели.
– Это дочери твоей яблоня, – крикнула жена Крепеня. – Это я точно знаю, не раз видела, как она на ветки ее ленточки вешала, да стояла, обнималась, нашептывала ей.
– То жены моей покойной дерево. Память. Что плохого, если дочь мать помнит?
– Волшбу она творила черную! – крикнула баба. – Через то и муж мой сгинул. Я ж видела, он к садам шел в ту ночь.
В толпе засмеялись, послышались шуточки.
– Ага, думала Крепень к бабенке какой пошел, хотела на горячем поймать…
Жена Крепеня покраснела и задвинулась в дальний ряд.
– От меня-то чего хотите? – спросил Будивой.
– А чтоб ты дерево поганое срубил и дочь свою прилюдно наказал.
Будивой недобро прищурился.
– Без вины дитя свое наказал и свое же дерево срубил? Да вы в своем уме?
– Пусть дочь твоя к нам выйдет да поклянется богами светлыми, что нет ее вины, тогда другой разговор пойдет.
Будивой вздохнул.
– Не выйдет Милава, хворая лежит.
Снова загудела толпа, зашумела.
– Ты, Будивой староста, а ведешь себя не по Прави. Не будем тебя слушаться отныне, другого старосту выберем. Ай-да на толковище! – истошно орал кто-то. Другие охотно поддерживали.
Будивой топнул ногой.
– Идите-идите! Прочь с моего двора!
Когда толпа гурьбой двинулась к общинному дому, Стрижак чуть выдохнул; все это время он стоял настороже, опасаясь, как бы не решили люди в дом ворваться, Милаву искать.
– Что-то злы твои Прибытковцы, – заметил он. – А ну как и правду нового старосту выберут?
– Посмотрим, – усмехнулся Будивой. – Прежде переругаются все, да носы друг другу расквасят. Знаю я, как тут толковища проходят. Да ты и сам знаешь, у князя думные бояре небось такие же?
Стрижак рассмеялся и кивнул, но тут же серьезен стал.
– Видел я в прошлый приезд яблоню в саду у тебя. Хочу на нее еще раз посмотреть. Про нее же Вилюй вчера говорил? Ее Доморад к рукам прибрать хотел? Значит, не просто так все. Правда, что болезни лечит и от смерти избавляет? Может, и Милаву спасет?
– Эх, да слышал же, не пускает она к себе никого!
– Ничего, пусть хоть до смерти засечет, а доберусь до яблок. – Стрижак вскинул голову. – Только давай Милаву с собой возьмем? Может, признает ее яблоня да сменит гнев на милость.
Вскоре Стрижак вышел на крыльцо с девушкой на руках, ее голова покоилась у него на плече. Будивой путь указывал. Перешли через мосток. Стрижак на несколько
