Когда родилась Луна - Сара А. Паркер

― Считай медленнее, ― рычу я, упираясь руками в его живот и знакомясь с буграми мышц, которые на ощупь больше похожи на камни… У меня пересыхает во рту.

― Шесть, ― говорит он, и его хриплый голос заставляет мою кожу покрыться мурашками. ― Семь.

Определенно нужно двигаться.

Я снова подтягиваю ногу и встаю, пошатываясь.

― Восемь…

Я поворачиваюсь лицом вперед, сердце колотится сильно и быстро, когда я оглядываюсь вокруг, ноги подгибаются от внезапного осознания того, как высоко мы находимся.

Что это наша отправная точка.

― Девять…

Творцы, уничтожьте этого мужчину.

Я позволяю своим ногам соскользнуть по обе стороны от седла, идеально приземляясь между его ног с такой силой, что он издает глубокий стон, который вызывает у меня прилив удовлетворения.

― Десять, ― щебечу я, и он, прочистив горло, тянется между нами, чтобы поправить себя ― несомненно, испытывая боль.

Я улыбаюсь.

― Я не буду возражать, если ты оставишь меня в ближайшей деревне. Я смогу сама найти дорогу, ― говорю я, решив, что сейчас самое время нанести удар, раз его член уже пострадал. У меня есть два способа избавить себя от его присутствия: убить его или переспать с ним.

― Нравится тебе это или нет, ― ворчит он, обхватывает меня за талию и приподнимает, усаживая в более удобное положение, ― так близко к нему, что щеки горят не только из-за удушающей жары. ― Ты отправляешься со мной в Домм.

Мое сердце замирает.

Домм…

Так мало кто отправляется в столицу Пекла и возвращается обратно.

Чертовски мало.

Наверное, потому, что все они оказываются внутри чудовища, на спине которого я сейчас сижу. Или так, или у города челюсти, когти и зубы куда острее, чем у того, от кого я чудом спаслась.

Я открываю рот, собираясь возразить, когда Каан протягивает мимо меня руку и хватается за веревки.

― Guthunda, Райган. Guthunda!

Зверь под нами оживает, выдыхая пар, и мне кажется, что весь мир качается из стороны в сторону, когда он приходит в движение.

― Держись за кожаный ремень, ― рычит Каан возле моего уха, отчего по шее снова бегут мурашки, а дыхание становится прерывистым.

Зарычав, я хватаюсь за этот чертов ремень.

― Знаешь, что я больше всего ненавижу?

― Когда тебе говорят, что делать? ― отвечает он, не моргнув глазом.

― Именно.

― Что ж, ― говорит он, дергая полоску кожи, словно проверяя, крепко ли я держусь за нее. Я нахожу это глубоко оскорбительным, поскольку не делаю ничего наполовину. ― Какое облегчение знать, что у тебя есть хоть капля самосохранения.

― Я бы предпочла клинок, который спрятан в твоем голенище, ― ворчу я, когда зверь складывает крылья вплотную к своему телу.

Я чувствую, как в согнутых лапах Райгана нарастает поток энергии, а затем он взмывает в небо, с грохотом взмахивая крыльями, и гравитация впечатывает меня в грудь Каана с такой силой, что весь воздух выбивает из легких.

Мы устремляемся вверх…

Вверх…

Все слова, которые я собиралась произнести, проваливаются в глубины моих кишок, и я крепче вцепляюсь в ремень. Моя голова откидывается назад, в изгиб шеи Каана, его сердце яростно бьется о мой позвоночник, ускоряясь в унисон со взмахами крыльев Райгана.

Мы проносимся сквозь пелену облаков, затем выравниваемся, и кажется, что весь мир вновь обретает равновесие.

Я делаю первый вдох с тех пор, как мы оттолкнулись от песка, и прерывисто выдыхаю.

Я скучаю по пасти дракона. Там было мокро, воняло, и была большая вероятность, что меня проглотят, но, по крайней мере, я не цеплялась за жизнь одним-единственным кожаным ремешком, прижатая к мужчине, от которого слишком хорошо пахнет, чтобы его свежевать.

― Ты в порядке? ― спрашивает Каан у самого моего уха, и каждая клеточка моего тела трепещет.

Я осмеливаюсь посмотреть вниз, ожидая, что меня разорвет от страха, когда я увижу мир под собой, бесплодные равнины, простирающиеся во всех видимых направлениях, словно рябь на ржавой воде. Вместо этого в моей груди разрастается что-то настоящее. Что-то, от чего я испытываю потребность раскинуть руки, запрокинуть голову и разразиться смехом, глубоким и таким чертовски очищающим, что хочется… плакать.

― Ответь мне, Лунный свет.

В его голосе слышится резкость, которая выводит меня из задумчивости. Напоминает, что я в плену у очередного злобного Вейгора, и просто сменила одни кандалы на другие.

Мир проносится мимо, пока я обдумываю вопрос Каана… В порядке ли я?

― Да, ― шепчу я, обнимая странное, головокружительное чувство с нежностью, о которой и не подозревала, опасаясь, что оно сломается, если я сожму его слишком сильно. ― Я в порядке.

ГЛАВА 31

Песни Творцов сейчас такие тихие, их голоса ― лишь отголоски, едва уловимые.

Я не знаю, почему.

Возможно, Эфирный камень забирает у меня так много, что почти не остается сил слушать.

Вот как это ощущается. Как будто мою душу высасывает паутина щупалец диадемы, присосавшихся к моему черепу.

Я ненавижу это.

Я никогда не узнаю, как Маха выдерживала это на протяжении сотен фаз, но, возможно, я понимаю, почему ей потребовалось столько времени, чтобы привести в этот мир Хейдена.

Потом меня.

Возможно, я понимаю, почему она плакала на снегу так много фаз назад, когда мой мир был маленьким, а сердце ― наполненным и целым.

У меня едва хватает сил дышать, не говоря уже о том, чтобы есть. В прошлом цикле у меня точно не было сил помогать с подготовкой к церемонии представления. Стоять на ногах, пока Натэй и Аккери обдавали шлейфами голубого пламени костры Махи и Паха, возвращая их тела стихиям. Вместо этого я сидела в кресле Хейдена и смотрела, как они горят, и мое сердце так болело от того, как сильно я не хотела их отпускать, что я чуть было сама не бросилась в огонь.

Затем настал черед Хейдена.

Вместо того чтобы залить тело пламенем, Аллюм подхватила его, расправила крылья, затем подняла голову к небу и оторвалась от земли, прижимая к себе моего брата. Она неуверенно взмыла в глубокую тьму, где покоятся ее предки, затем свернулась в клубок, укрыла Хейдена своим огромным крылом и застыла у меня на глазах ― решив отдать себя смерти, чем проживать вечную жизнь без того, кого мы обе так любили.

А может, она просто знала, как сильно он ненавидел одиночество.