Саймон (СИ) - Анна Есина

Она явно не была настроена на серьёзные разговоры, поэтому Игнат не стал развивать тему наследия. Вытащил строптивую девчонку из-за спины, заключил в объятия и медленно повёл руку от живота к центру бёдер.

— Потому что ты слишком голодная.

Пальцы скользнули по влажной плоти. Кира заурчала, выгнулась, одной рукой уцепилась за его шею, а вторую протолкнула между телами и стала наглаживать его по всей длине.

Сознание заволокло красной дымкой желания. Она умела воспламенять одним лишь взглядом, а если добавляла щепотку нежности и капельку покорности — любые тревоги улетучивались, а на первый план выступало безудержное желание обладать. Он откликнулся на зов её тела, такого ладного, изящного и томительно гибкого.

— В постель? — коротко спросил, погружая в неё палец.

— Нет, прямо здесь, — она по-кошачьи вывернулась, опустилась на колени, взяла его в руку и высунула язык, в котором поблескивал серебряный шарик «штанги».

— Ты снова надела эту штуковину? — спросил он с восхищением, потому как в недалёком прошлом этот пирсинг буквально сводил с ума. Каждый раз при виде проколотого языка он зацикливался на одной фантазии, той самой, которая сейчас получала воплощение. Он у неё во рту, да.

— Решила напомнить тебе, что я плохая девочка.

— А покажешь, как глубоко ты испорчена? — он провёл головкой по розовым губам и получил самый наглядный ответ.

Кира обхватила его рукой и облизала всего целиком, затем сомкнула губы и принялась доводить до неистовства. Движения её головы были то быстрыми и безжалостными, то игривыми, наполненными ленивой негой. О глубине её испорченности он так ничего и не понял, слишком сосредоточился на процессе. И эта её «штанга». Дьявол. Она и впрямь добавляла остроты ощущениям.

— Иди сюда, — Игнат привлёк её к своей груди, долго вглядывался в хищные чёрные глаза, пока устраивал её ноги у себя за спиной. — Возьмись руками за подоконник.

Она вскрикнула, когда ощутила его в себе, закатила глаза и алчно прошептала: «Ещё».

Он не спешил, наслаждался каждым движением. Придерживал за талию одной рукой, а второй мял небольшую грудь.

— Мне ведь нельзя говорить, что я тебя люблю, да? — Игнат уткнулся носом в её шею.

— Даже не пытайся, — Кира со стоном запрокинула голову и начала подмахивать бёдрами.

— Тогда я скажу, что до дикости люблю быть в тебе. И слушать твои стоны. Да, эти самые, — она перехватилась одной рукой, силясь удержаться на весу, а вторую опустила к животу и накрыла пальцами чувствительное местечко.

— Пожалуйста, не останавливайся, — она уже не стонала, а тихонечко подвывала, изнемогая от красочных ощущений.

Но он всё-таки опустил её на пол, резко развернул спиной к себе, заставил навалиться грудью на подоконник и резко вошёл сзади, шлёпнув по ягодице.

Кира всхлипнула.

— Ублюдок.

— Кто? — он будто не расслышал и притянул её к себе за волосы.

Боль ей нравилась. Лёгкая, выверенная, она электрическим разрядом ударяла по нервам и подстёгивала возбуждение.

— Повтори, Кира, — он ещё раз приложился раскрытой ладонью к ягодице.

Она высказалась на языке непечатных слов, потом затолкала в рот запястье, надкусила кожу и протянула ему. Он проделал то же самое в ответ.

— Возьми меня быстро и жёстко, — попросила, а потом жадно приникла губами к его руке и потерялась в блаженстве.

Игнат двигался резко, рывками и яростно вылизывал хрупкое запястье.

Финала они достигли почти одновременно. Кира вздрогнула и вонзила клыки ему в руку, а потом ещё долго сжималась вокруг него, всё ближе подталкивая к краю удовольствия.

С протяжным рычанием он излился на её попку, тут же вернул разомлевшую девицу в свои объятья и обнимал, покуда сердце под рёбрами грохотало в ритме заводского станка.

— Я с тобой превращусь в Горыныча, — со смехом сказала Кира, чуть склонив голову вбок, чтобы иметь перед глазами вид на его поросшую щетиной щёку и острую линию челюсти. — Разнесет до пятидесятого размера от переедания.

— Запишем тебя к мозгоправу, у меня есть один тип на примете, который лечит всякие сверхъестественные недуги.

— Не боишься, что я начну с ним спать? — она накрыла его руки своими и принялась водить вверх и вниз, вздыбливая волоски.

— Я очень надеюсь на это. Пойдём, матершинница, искупаю тебя и вернёмся в постель.

— Тебя смущает моя ругань?

— В моём преклонном возрасте уже начинаешь забывать, что такое смущение, — Игнат подхватил её на руки, ловко протиснулся в балконные двери и понёс в ванную.

— Дедуля, полегче на виражах, — засмеялась Кира.

И до чего красиво звучал её смех. Он касался не только слуха, но и западал в душу.

Глава 22

Геля нервничала, пока собиралась. Долго крутилась перед зеркалом, пробуя разные причёски, то соберёт волосы на макушке, то скрутит в пучок, то вновь позволит тяжёлым прядям рассыпаться по плечам. В итоге она закрепила локоны с боков заколками и направилась к шкафу.

Большая часть её гардероба уже давно перекочевала к Семёну, и сейчас все плечики оказались свалены грудой на постели, а Геля с видом страдания на лице копалась в вещах.

— Смею напомнить, что мы собираемся к твоей маме, — выступил вампир с репликой, когда она в сотый раз подбежала к зеркалу с очередным ансамблем из блузки и юбки, прикинула к телу и разочарованно засопела. — Не к любовнику, ради которого ты так прихорашиваешься.

— Было бы что прихорашивать, — она цокнула языком.

— Ангела, иди-ка сюда, — он отложил в сторону телефон, в котором просматривал новостную ленту, и похлопал себя по колену.

Она подошла, понуро опустив голову.

Семён сгрёб её в охапку и усадил на себя сверху. Приласкал губами розовые щёки, добиваясь появления ямочек, потом заглянул в глаза.

— Ты самая красивая девушка, какую я когда-либо встречал, — заявил с уверенностью. — А повидал я, поверь, достаточно. Прекращай цепляться к себе, надевай что-нибудь удобное и поехали. Договорились?

Она кивнула, улыбнулась через силу и с куда более прямой спиной пошла одеваться.

Через сорок минут они уже стояли на пороге квартиры Болговых. Ангела рассеянно накручивала на палец край юбки, Семён лучился добродушием и держал в руке букет белых роз.

Мать Гели показалась из кухни — обычная женщина средних лет, но время оставило на её лице неизгладимый след недовольства.

Седые пряди, тщательно уложенные в строгую причёску, аккуратно обрамляли симпатичное лицо. Глаза — льдисто-серые, холодные, смотрели на мир с нескрываемым осуждением. Тонкие губы сжимались в жёсткую линию — такими сложно улыбаться.

Она вытерла руки белоснежным вафельным полотенцем, сухо обняла дочь и с чуть большим теплом