Я буду твоими глазами - Александра Неярова

– Вереюшка моя, милая... лю́бая... – нашептывал князь, как безумный, а она молчала. Лицо её растерянное ладонями мягко обхватил, смотрел с лаской, тоской. – Почему не веришь мне?

Хотелось ей поверить, но боязно вновь обжечься.

Златояр ощущал телом, как дрожит она в его руках. Осыпал поцелуями щеки, лоб, нос, а потом вновь тискал, как тряпичную куколку.

– Я правду тебе говорю! Чем хочешь поклянусь, Боги мне в свидетели! – И рухнул гордый князь перед ведой на колени. Гладил со всех боков под шубой, щекой к животу прижался. – Прости за боль, не хотел я причинять тебе муки.

Верея молчала, не в силах вымолвить ни слова. Зато у князя скопилось их с лихвой.

– Краса моя ненаглядная, ведунья лесная, – застонал от бессилия. – Не гони прочь, я не уйду. Не оставлю тебя более никогда.

Верила ему Верея, знала. Так что же она, глупая, всё стоит? И опустилась на колени перед ним, Златояр всполошился и прижал светлую головушку к своей груди.

– Пусть не знатной крови ты, а всё лучше любой самой родовитой красавицы. Моя ты душой.

Она слабо трепыхнулась, но уже не рвалась прочь. Позволила обнять себя и, затихнув, слушала, как тяжко ворочается его сердце.

– Нашëл... – не верил до сей поры. – Без тебя как без сердца жил, а теперь оно вновь полно.

Сладко слушать его признания. Ведовская сила подсказывала, что не обманывал. Любит. Постояли так в уютной тишине, пока не унялась тревога в душе Вереи, и светлокосая тихо ответила:

– Как и моё, Златояр.

Губы тронула робкая улыбка. Неужели это и есть долгожданное счастье?

Опомнился тогда князь, голубка сизокрылая его на стылой земле сидит! Вскочил и на руки подхватил, глазами ясными, небесными залюбовался.

– Поедешь со мной в Кагояр? – Коснулся легонько холодных губ, согревая своим дыханием. – Княгиней моей будешь?

– Буду… – улыбнулась робко, обнимая лю́бого за могучую шею. – Ежели позволишь, я с радостью разделю часть твоих забот.

Жесткий излом губ князя кагоярского тронула улыбка. И взгляд такой лукавый… ух!

– Придётся уж делить, любая. У хорошей княгини забот с избытком. Терем в порядке держать, за прислужницами глядеть…

– Уж за прислужницами особливо глядеть стану, – сузила ревниво глаза. – И ты мне смотри, не заглядывайся, не то упорхну, не сыщешь более.

А Златояр громко захохотал и закружился с ней на руках. Обронил:

– Глупости! Ты мне одна нужна!

Его заразительный смех подхватило лесное эхо и разнесло по округе. И Верея невольно улыбнулась, грея ладони об шею князя.

– Замёрзла, лебедушка моя? – спросил, не спуская с рук драгоценную ношу, любуясь то ли раскрасневшимися от мороза щеками, то ли от девичьего смущения.

– Немного, – отозвалась тихо. – Будет лучше, если мы вернемся батюшкин терем: мне теперь простывать нельзя, да и твои люди ждут. Только вот…

– Что такое? – чиркнул носом по нежной холодной щеке. – Говори, не боись.

– Горян не рад тебе будет. И братец мой Ждан.

– Сам порешу с ними. За мной ничего не бойся, пташка моя. – Зарылся Златояр носом в светлую косицу, запах желанный вдыхал полной грудью, успокаивал словами и суженую и себя. – Любить буду до конца дней, холить стану, нежить. Много от тебя не прошу, Вереюшка. Ты люби меня вот так, как сейчас любишь, за то всë тебе прощу и под ноги кину всё, что пожелаешь. Слышишь ли?

– Да… любый мой.

Ведунья слезы светлой не сдержала, потянулась обнять и поцеловать избранного сердцем молодца. А князь поймал и смял страстно губы голубки своей ненаглядной. Его она теперь!

…Въехали всадники строем один за другим в распахнутые ворота Калиновки, да прямиком по улочке к дому старосты направились. Всполошенный люд глаза повыпучил, бабы и мужи дела все сразу побросали, разбегались в стороны, уступая дорогу гридням и правителю со светлокосой девицей. Веду тот бережно держал в своих руках.

У калитки высокого добротного терема лошади со ржанием остановились.

Горян, суровый воин с седой бородой и названный отец Вереи, встретил князя кагоярского у порога своего дома не как подобает обычай с почестями, а со сложенными на могучей груди руками да воинственным настроем.

Его лицо было мрачнее тучи, а в глазах читалась неприкрытая угроза.

Не знал до сего дня староста всего, что случилось между ними, дочь таилась до последнего от кого понесла. Увидев по утру гридней и князя кагоярского, что примчался к воротам острога о ведунье светлокосой и голубоглазой выспрашивать, не скумекал Горян что к чему, думал о помощи какой просить Верею станет. Ну и сказал, что дочь его в лес ушла.

А оно вон как оказалось. Деяна опосля им со Жданом поведала, какую смуту сыграл князь в судьбе дочери.

Верею он кивком к себе поманил под защиту. Не посмела светлокосая ослушаться родича, осторожно спешилась с чёрного коня с помощью Златояра и, понурив голову, тенью сперва юркнула за калитку открытую, а затем за спины братца своего с Горяном.

В ласковые объятия матушки Деяны. А женка Ждана из оконца светлицы за происходящим на подворье подглядывала. И было на что – все деревенские, точно куры на зерно, слетелись за палисад поглазеть на процессию, на деревяшках забора повисли самые любопытные.

Не слыханное это дело, чтобы соседних земель князь лично за ведой их блудной явился!

Горян припечатал всадника в венце суровым взглядом, пронзал насквозь, а голос его гремел, словно гроза:

– Почто смел ты, князь, обидеть мою дочь? – Сжал он могучие кулаки. – Как мог ты отвернуться от неё, а опосля явиться к порогу этого дома? Али забыл, что слово данное – крепче стали?

Нарочито Горян умолчал о поруганной чести и тягости Вереи, незачем селянам знать, что она носит под сердцем княжье дитя. Зыкнул предупредительно на возвышающегося всадника за калиткой. Кулаки чесались подправить тому лицо холёное.

Златояр смекнул обо всём, не был дураком. Понял, что легко не будет милость отцовскую заслужить.

Тогда он, перекинув ногу через седло, ловко спрыгнул наземь заснеженную, верные гридни оттеснили народ, давая проход властителю. Расправив широкие плечи, князь вошёл на двор, остановившись перед хозяином дома, возвышаясь над ним на целую голову.

Староста вздернул сурово брови, видом показывая, что не оробел перед нежеланным гостем. Пусть и в его власти повелеть снять ему голову с плеч,