Княжна Екатерина Распутина - Ольга Токарева
— Прекрати… Немедленно прекрати меня трясти, — взвизгнул он, отворачивая свою крошечную мордочку. — И не смей меня целовать! Я, в конце концов, мужская особь.
Мой бурный прилив радости мгновенно схлынул, оставляя после себя легкую тень смущения. Я бережно поставила его перед собой, тихо пробурчав с укором: — Почему так долго? Я, между прочим, искренне соскучилась. И у меня к тебе очень важная новость.
— Я тоже тосковал. Дела проворачивал, знаешь ли. А ты… Ты постоянно терзала мой разум своим незримым зовом, — проворчал он, старательно приглаживая лапками шелковистый мех на своей мордочке.
— Я тебя не звала! Я лишь… думала о тебе, — растерянно возразила ему.
— Для нас это одно и то же, понимаешь? Нити нашей связи сплетаются всё крепче, и, чует моё сердце, скоро мы сможем говорить друг с другом без слов, через любые расстояния. Ну же, выкладывай. Что там за вихри бушуют в твоей бедовой головушке?
Я пересказала ему о встрече с Глашей и взглянула с надеждой. Разводы среди простого люда были невидаль. Венчание, освященное церковью, считалось союзом на веки вечные. А то, что иным в таком нерушимом браке житье становилось хуже каторги и желание уйти из жизни росло с каждым днем, до этого дела никому не было. Обрести свободу супруги могли, лишь проводив одного из них в последний путь.
— Глашка… всегда мне нравилась, — пробормотал Хромус, и в голосе его сквозила теплая задумчивость. — Да и к тебе она хорошо относилась, жалела. Считай, удача, что вы встретились. Она тебе верой и правдой служить будет.
Хромус задумчиво почесал остренький рог на голове, резко крутанулся и растворился в воздухе, оставив лишь ускользающий шепот мыслей, эхом донесшихся до меня: «Не переживай… с деспотом разберусь».
Легко сказать, да трудно сделать. Я делать ничего не могла в ожидании возвращения друга. И когда он вернулся, накрутила себя до невозможности.
— Проблему Глафиры я решил. Она теперь вдова, — глухо произнёс Хромус и, словно сбрасывая с себя тяжкий груз, начал свой жуткий рассказ: — Сначала я рванул в схрон, закинул за спину рюкзак с мечом и, обойдя деревню стороной, заныкал его в кустах. Потом, приняв свой обычный облик, прошёлся по домам, вынюхивая Евтуховых. Найти их оказалось плёвым делом — одни они жили вдвоём во всей деревне. А дальше… Дальше я снова обратился в чудовище, выскочил за околицу и ворвался на главную улицу, несясь во весь опор. Одним прыжком преодолел их высокий деревянный забор, разметал оконную раму и принялся вершить свою кровавую месть. Мог бы прикончить их сразу, но нет. Я рвал их плоть когтями и зубами, пока они не затихли в предсмертной агонии. Затем оторвал руку Григория и выпрыгнул через окно, сжимая её в зубах. Сбежавшийся на вопли народ застыл в оцепенении у дома Евтуховых, а когда я, перемахнув через забор, предстал перед ними с окровавленной добычей, они, словно окаменев, приросли к земле. Не обращая на них ни малейшего внимания, я покрепче стиснул зубами руку и припустил к своему рюкзаку. Там, снова приняв облик охотника и подхватив с собой ужасную улику, направился обратно в деревню. Сельчане, немного отойдя от шока, сбились в кучу и что-то лихорадочно обсуждали. И вот, как раз вовремя, появился я. Увидев в моих руках мужскую руку, они разом побледнели, будто вся кровь отхлынула от их лиц. Пришлось дальше отыгрывать.
— Простите, люди добрые, что напугал вас. Я охотник, деньгу копил, вот и шел, раздумывал, где бы избу ладную прикупить. Вдруг из кустов выскочила тварь, я едва меч из ножен выхватил да уложил ее на месте. Когда оцепенение прошло, гляжу — в зубах у чудища огрызок плоти человеческой. Сразу понял, что успело беды натворить это исчадие разлома.
Не представляешь, какой переполох поднялся! Все наперебой заговорили. Коротко расскажу, что было дальше: «Проводили меня со старостой к дому Евтуховых, а там… Сама понимаешь, всё в крови, тела изуродованы. Староста только крестился беспрестанно. Подоспели мужики, собрали останки, завернули в тряпье. Кто-то за батюшкой в церковь поехал, а к его приезду и гробы сколотили. Похоронили убиенных всем миром, поминки отгуляли, а потом и вопрос встал о доме да хозяйстве. Вспомнили было о жене Григория, да тут же решили, что Глафира от деспота сбежала. Видать, знали, как он над ней измывался. Староста мужик тертый, сразу ко мне с предложением о покупке дома. Я, для приличия, поотнекивался немного, а потом и сговорились за триста рублей. Убирать там я и не думал, вот и спросил у селян, кто хочет подзаработать. Желающих много нашлось, но стоило им услышать, что дом от крови отмывать надо, как все мигом растворились. Остались только двое. Как выяснилось, муж и жена. Одиннадцать детишек у них, каждая копейка на счету. Слово за слово, я, для виду, повздыхал да и поведал им с расстроенным видом, что дом для меня великоват. Да и к хозяйству я не привык. А мужик на меня смотрит с такой завистью, аж глаза горят. Ну, я его за грудки и к старосте. Мол, погорячился с покупкой, бесплатно отдаю дом вот этому человеку. При мне староста новую купчую оформил и переписал дом на нового владельца. А я быстро покинул деревню, и как только она скрылась из виду, помчался к тебе. Кстати, у меня открылась новая способность. Я теперь могу в себе вещи прятать и переноситься с ними».
Я сидела, словно окаменев, переваривая услышанное. Потрясена? Ничуть. Справедливая расплата свершилась над Евтуховыми. Можно было и тихо убрать гадов. Но нет, они недостойны такой легкой участи. К тому же в деревне могли бы подумать на месть Глафиры. Дом-то добротный, и хозяйство немалое. Селяне — народ темный, чего только не наплетут. А так — воочию стали свидетелями правосудия.
Дня через три мы уже въезжали в Вологду. Забрав Глафиру, отправились в Мякиши. Хромус, принял новый образ и расслабленно, восседал за рулем: солидный мужчина лет пятидесяти, с аккуратной седой бородкой, в строгом деловом костюме, волосы прилизаны волосок к волоску.
Появление Глафиры в деревне, произвело эффект разряда молнии. Селяне, узнав ее, обступили плотным кольцом, наперебой рассказывая о страшной участи, постигшей
