Княжий венец - Анна Михайлова
Тонкие пальцы в его руках казались совсем ледяными. Растер их и поднес к губам.
- Тами, девочка, возвращайся. Ты… ты нужна мне! Не могу и не хочу без тебя.
Губы нашли и осторожно поцеловали свежие шрамики на запястьях.
- Мы смогли, слышишь? Мы победили. Ты – победила! Нет больше никакой опасности.
Да что ж эта вода не греет совсем? Вроде теплая, а валорка в его руках холоднее статуи мраморной.
- Тами, птичка моя! Вернись. Ты мне еще свару с руганью должна. Что обманул и воином простым назвался. Поначалу посмеяться хотел, а оно вон как вышло.
Не то совсем! Слова плоскими и неживыми кажутся. Не так ее звать надобно. Сердцем. Вот только как это?
Погладил по щеке, прижимая к себе девушку крепче. Впечатать в себя хотелось, чтобы больше ей отдать. Да не больше – все! Ничего ему не надобно, если ее нет рядом.
- Никогда не думал, что так будет… Хотел, чтоб как у друзей моих – душа в душу. А то, что душа эта болеть будет и боль чужая, как своя ощущается – не ведал. И ничего мне не нужно – только вернись. Все выдюжу, любые преграды пройду – только глаза свои колдовские открой и рядом будь. Услышь меня, Птичка, и возвращайся. Серый и мертвый мир без тебя.
Осторожно целовал дорогое лицо, в каждый поцелуй вкладывал зов и нежность. Пусть хоть кричит, как в первый день знакомства, или дурнем обзывает – лишь бы рядом была. Глаза ее видеть, смех звонкий ловить – не это ли счастье ежесекундное? Как всего этого лишиться? Вода тихо журчала в купальне, будто соглашаясь и подтверждая его слова.
- Нет ничего тебя важнее, только ты. Жду тебя и зову. Тами, девочка моя, будь рядом. Наваждение мое, моя радость и сокровище бесценное.
Осторожно приник к губам. Всю тоску и страх потерять вложил. Нельзя, не должно быть так, чтобы все кончилось, не начавшись. Чтобы поманило счастье лесной мавкой – и исчезло.
- Не забирайте ее, Боги пресветлые. Меня лучше – но она пусть живет. Потому как мне без нее и жить незачем.
Да что ж он дурень такой не умелый! Никогда косноязычным не был – а тут все попусту, выходит?
- Вернись, слышишь? – встряхнул и крепко, сердито поцеловал податливые губы, - не хочу без тебя! Нужна мне больше солнца и жизни. Родная моя, единственная! Пусть ничего у меня в жизни не будет – только ты рядом и сего довольно! Вернись! Не рви мне сердце на части, без тебя в нем и так жизни нет.
Неужто чуть-чуть порозовела кожа под его губами? Или мерещится? Бред горячечный? Так или нет, но будет он пытаться! Раз за разом, пока не вернет. Лихорадочно начал целовать щеки, лоб, руки прохладные. Себя готов был наизнанку вывернуть, но чтоб она жила.
- Вернись, прошу, нежная моя. Вернись. Сдохну же от тоски! Уже сдыхаю. Хоть один разочек открой глаза и посмотри на меня. За улыбку твою – все отдам. Вернись, жизнь моя! Свет мой!
Ох, едва душа из тела не вылетела, когда медленно, через силу открыла валорка глаза. Мутные, дымчато-темные, да только ему все одно! Пальцы дрожали, когда по щеке ее огладил, очертил нежно скулы.
- Пришла в себя! Птичка моя, заря моя нежная. Вернулась! Хвала Богам…
В душе птицы орут безумным хором! А из груди по венам радость бежит искрящимся потоком. Здесь она, с ним, не ушла во тьму свою.
Внимательно смотрела на него Тамирис, будто в душу заглядывала. Да только нечего ему скрывать – вот он перед ней. Весь, как на ладони. Сердце ей протягивает.
- Ты? Глаза твои красивые…, Леслав… - шепчет с восторгом. И тут же дергается, посмурнев, - князь…
Горечь в голосе и скорбно поджимаются пухлые губы. Да только не выпустит он ее из объятий. Ни сейчас, ни потом. Как бы не трепыхалась. И печаль ее развеет.
- Вернулась, ненаглядная моя. Как чувствуешь себя?
- Отпусти, - вновь слабо дернулась.
- Никогда! Прости меня. Все с шутки невинной началось, а потом боялся признаться. Боялся, что оттолкнешь и исчезнешь. Не увижу тебя более. Не могу без тебя, Тами! Без глаз твоих дивных и улыбки, без смеха и нежности.
- Ты не должен так говорить. Отпусти!
- Как же отпустить, ежели нет мне без тебя жизни? Рядом ты нужна! Сейчас и навсегда. Никто более.
Обожал он, когда валорка изумленно глаза распахивала. Огромные аметисты столь редкого оттенка, опушенные длиннющими ресницами. Вот и на этот раз – смотрит с удивлением, а ему и любоваться, и смеяться хочется от ее искренности.
- Зачем такое говоришь?
- Правда это. Заболел я тобой, Тами, и выздоравливать не хочу. Оттолкнешь если, все одно – за тобой пойду. Рядом буду, пока не добьюсь, - улыбается он, но глаза смотрят твердо, уверенно. Перестал сам с собой бороться – и вмиг все легко и понятно стало.
Ошарашено захлопала девушка мокрыми ресницами. Опираясь на его плечи села, очутившись лицом к лицу.
- Ты понимаешь, насколько все серьезно? Мимолетной связи я не потерплю.
Не должны они серьезные разговоры в купальне да в мокрой одежде вести, да только устала она бороться. Устала дрожь горячечную скрывать каждый раз, как касаются ее мозолистые пальцы. Устала смотреть на губы мужские и мечтать о поцелуях. Устала прятать румянец, вспоминая как любовалась мускулистым телом и до боли хотела прижаться к твердой груди, ощущая ласку сильных рук.
- Я первый такого не потерплю. Не для утехи, насовсем ты мне нужна, лю́бая моя! – бархатной лаской пророкотал его голос.
Строгий фиалковый взгляд смягчился. Взяла его лицо в ладони. Мелькнуло что-то в ее взгляде, да не сумел он уловить, задыхаясь от радости. Видел уже согласие в глазах.
- И я не смогу без тебя. Ни сейчас, ни потом. Ты теперь – мой, и я твоей буду. А ты запомни все сказанные слова, князь. И не отказывайся от меня. Никогда! Не отказывайся, слышишь?
- Не смогу, разласка[1] моя…
Велеслав не понял, кто первый потянулся губами. Вот
