Все потерянные дочери - Паула Гальего

Затем он делает шаг назад и начинает расстегивать пояс с мечом. — Я смою с тебя кровь, — заявляет он.

Он разоружится, смоет кровь, вызванную ядом и всё еще пятнающую моё лицо, а потом я буду спорить с ним, чтобы он позволил мне обработать и промыть его раны. Он осторожно развяжет шнуровку моего корсета; шнуровку, которую в иную ночь ослабил бы с совсем другим намерением. Потом ляжет рядом и не сомкнет глаз всю ночь, охраняя мой сон и мое дыхание. Он не начнет дышать по-настоящему, пока я не проснусь и он не увидит, что я всё еще жива.

И я понимаю, что больше не могу этого позволить.

— Нет. Я сама смою кровь. Ты уйдешь.

Кириан хмурится. — Куда?

— Не знаю. — Я пожимаю плечами. — Куда хочешь. Ты не будешь спать здесь, ни сегодня, ни в любую другую ночь. Больше нет.

Я стараюсь не сглатывать, не выдать слабости. Стараюсь, чтобы голос звучал твердо, а выражение лица оставалось неизменным.

Кириан снова опускается передо мной на колени. Его суровое лицо смягчается. И я ненавижу то, что он знает меня так хорошо. — Что случилось?

Он мне не поверит. Он не примет жестокую версию меня, потому что знает меня слишком хорошо, а я не вынесу играть эту роль.

— Кириан, — шепчу я и беру его за руки.

Однако он поверит версии меня более благоразумной, более рассудительной, потому что я знаю: первым, что он полюбил во мне, была надежда в моих глазах и готовность сражаться за магию. И теперь эта любовь ослепит его.

— Мы на войне. Мы слишком долго закрывали на это глаза, и это было прекрасно. Я наслаждалась каждым мгновением рядом с тобой, но всё заканчивается, и миру пришел конец еще несколько недель назад. Если мы хотим выжить, если хотим, чтобы Эрея осталась свободной после войны, ты должен быть капитаном, который нужен Волкам, а я должна быть местью, которую заслуживают Львы.

Он не понимает, или, может быть, понимает, но отказывается принять мои слова. — Я могу быть и воином, и любовником, — шепчет он, всё еще стоя передо мной на коленях.

— Нет. Не можешь. И я тоже, — отвечаю я.

Я встаю, заставляя его тоже подняться. Он следует за мной, готовый обнять меня за талию, прижать к себе, помочь. Но не делает этого. Сдерживается.

— Что случилось у соргинак? Почему ты думаешь, что мы не можем быть вместе сейчас?

— Война, Кириан, — отвечаю я с горечью. — Война пришла к нашему порогу, и если мы не сосредоточимся на ней, она выбьет двери и уничтожит всё. Я не могу быть счастлива с тобой, пока весь наш мир в опасности. В моем сердце нет места для такой боли.

— Я чувствую не боль, когда думаю о тебе.

— Нет? — спрашиваю я. — А что ты чувствовал сегодня, когда я была далеко, и ты ничего обо мне не знал? Что ты чувствовал, когда связь биотц заставила тебя поверить, что я нуждаюсь в тебе, а тебя не было рядом?

Он сжимает челюсти. — Всё не так просто, — возражает он. — И ты это знаешь.

Но в его глазах сомнение, рожденное чувством вины за то, что сегодня он не был со своими людьми. Он считает, что подвел их, а я пользуюсь этим благородством, которое сегодня стало его слабостью. Я поступаю подло, в точности так, как меня учили в Ордене. И если это защитит его — да будет так.

— Я знаю, что в беде любовь приносит боль, а сейчас мы не можем себе этого позволить.

Я вижу тот самый миг, когда он сдается. Он принял эту ложь, потому что любит ту часть меня, которая готова всем сердцем сражаться за то, что он всегда защищал.

— Ты говоришь о любви, — замечает он. — Ты никогда раньше этого не делала.

Я грустно улыбаюсь и стараюсь, чтобы голос не дрогнул. — Теперь это уже не важно. — Мне — важно, — возражает он.

Расстояние между нами кажется невыносимым. — Тебе было бы легче порвать с этим, если бы ты знал, что я тебя люблю? — Было бы легче ждать, если бы я знал, что ты меня любишь.

Мое сердце разлетается вдребезги. — Тогда, Кириан, жди меня.

Его кадык дергается, и я вижу в его глазах, как что-то ломается и внутри него тоже. Он крепко зажмуривается. Когда он снова открывает глаза, в них лишь боль.

Он медленно кивает и поворачивается. Я вижу, как он медлит у двери, в секунде от того, чтобы сказать мне что-то еще. Но он этого не делает.

Я тоже колеблюсь. Я в одном порыве от того, чтобы броситься за ним, признаться в правде, крепко обнять и попросить остаться; но я всё еще слишком легко могу вызвать в памяти образ его безжизненного тела на том алтаре, полном монет для Эрио… и боли, которую это приносит, достаточно.

Кириан исчезает. И я даю ему уйти.

Глава 24

Кириан

Ведьмы прибыли, чтобы тренироваться с ними. Мы знаем из их переписки с Арланом, что эти недели они сдерживали деабру, подступавших к границам. Они не перебили их всех, и нам известно, что некоторые сбежали; но Илун пока в безопасности, и соргинак свободны, чтобы сражаться против Львов.

Я наблюдаю за ними с зубчатых стен башни, как наблюдают и другие с балконов, смотровых площадок и галерей, несмотря на холод, призывающий укрыться внутри; ведь это зрелище достойно королевского двора.

Они собрались в одном из внутренних дворов комплекса, у всех на виду. Они днями объясняли Еве и Одетт, как работают заклинания соргинак, показывали свои магические бомбы, зачарованное оружие и самые эффективные проклятия.

Сегодня их обучают атакующей магии. Они встали в круг. Две из них выходят в центр, поднимают руки и используют энергию шторма, нависшего над городом, чтобы притянуть молнии к земле. Побеждает та, что способна призвать более мощный разряд, не пострадав при этом.

Пары сражаются, некоторые получают ожоги рук или порезы на предплечьях, потому что рискуют слишком сильно, и другой соргине приходится их лечить. Те же, кто лучше владеет законом троекратного воздаяния, выходят невредимыми.

— Эльба написал. Он едет сюда. — Голос Нириды заставляет меня вздрогнуть.

Её длинные светлые волосы распущены, в них вплетены полоски черной кожи. Лишь одна из лент белая, и, кажется, я знаю, что это. Я опираюсь на камень