Интеграция - Анна Ледова
Неравномерно, будто мужчину внезапно поразила слоновья болезнь, утолщалась шея и правая нога, прорвав штанину. Кожа на них вспыхнула красным, а потом и всё остальное тело распухло, стремительно разрастаясь вверх и вширь, покрываясь алыми чешуйками, пока в зеркальном небоскрёбе не отразился дракон.
Он неуклюже перевалился с левого бока на лапы, передавив с десяток белокожих мутантов, и попытался расправить сложенные крылья. И когда ему это удалось, солнце вспыхнуло на внутренней поверхности, ослепив Кэла тысячью золотых осколков.
Дракон издал протяжный, не предвещавший ничего хорошего, но явно осознанный рык и, набрав полную грудь воздуха, выжег струёй пламени сразу сотню гостей из Абендира. Дракки, верещавшие до этого от ужаса и хаотично метавшиеся, вдруг сбились в одну стаю, трепетно глядя на старшего сородича.
Наступление было отражено за неполную минуту. Обугленными головешками остались лежать нелюди, пеплом осыпалась высокая трава. И только драккам магический огонь был нипочём.
Кэл, да и не он один, оцепенел от невиданного зрелища. Он раньше и вообразить не мог, что собой представляли истинные драконы. Не эти мелкие дракки, по-своему красивые и уникальные… Этот был прекрасен. Огненно-алая броня с плотно пригнанными непробиваемыми чешуйками – уж Кэл знал это наверняка. Мощные лапы и хвост с костяными шипами. Костяной же гребень на холке, сейчас агрессивно встопорщенный. Два витых рога, оскаленная пасть, без труда способная заглотить тот же «Неммерс»… И крылья. Расправленные, напряжённые, размахом в добрую сотню метров, как будто велюровые снаружи и горящие нестерпимо ярким золотом внутри.
И сейчас эта громада медленно, с трудом осваивая собственное неповоротливое тело, разворачивалась мордой к оставленной позади границе миров. Заметила уцелевшую дрожащую фигурку, чуть не смела её непослушным толстым хвостом и трубно взревела. Кэл обмер, а красный дракон заново оскалил пасть и, не сводя налитых кровью глаз с узкими вертикальными зрачками с новой жертвы, уже нацелился на Кирен…
Первой среагировала Рим. Кэл даже не знал такого заклинания – что-то чёрное, клубящееся и явно смертельное. Она не промахнулась: меткий удар достиг своей цели, однако не причинил вреда. Как и у дракков – просто впитался в толстую шкуру. Вейстлену, кажется, тоже изменила выдержка, и он зарядил автоматной очередью по туше. Теперь, по крайней мере, стало ясно, что пулей чешую тоже не пробить… Мортестиг отчего-то медлил.
А Кири… Глупая маленькая Кири вместо того, чтобы бежать, попытаться спастись, хотя бы спрятаться за углом небоскрёба, сделала шаг навстречу дракону. Тот, заметив движение, издал утробный нехороший звук. Кричала Римми, продолжал бессмысленно палить полковник, Кэл так и не смог заставить себя сдвинуться с места, а Мортестиг вдруг тихо сказал:
– Прекратите. Он её не тронет.
Однако услышала и Рим, и полковник.
– Да он же её сожрёт сейчас! – заорала магичка.
– Не сожрёт, – медленно ответил дроля. – Драконы не жрут свои сокровища.
Кири сделала ещё шаг навстречу, не сводя глаз с оскаленной морды. Дракон взревел снова: предупредительно, и на этот раз злой рёв совершенно точно адресовался крохотной тонкой фигурке. Ещё шаг. Новый рёв, но теперь другой: болезненный и… какой-то обречённый, что ли.
Взметнулись вверх крылья, поднимая клубы пепла, но тут же закрыли Кири от них. А затем громадная туша начала стремительно съёживаться, и через несколько секунд посреди выжженного, оплавившегося шоссе стоял голый человек, плотно обхватив руками Кирен.
И вот тогда не выдержал сам Келлинн, зарядив в спину тому, кто так беспардонно прижимался своими причиндалами к его сестре, неумелым фламболем.
Промахнулся.
Røynedraag
…Чёрной в этом смысле повезло. Когда они, будучи вечно голодными детьми, рыскали по очередному зачумлённому городку в поисках еды, какая-то сердобольная дама, проезжавшая в карете по грязной улице, бросила чёрной расшитую бисером ленту. Дама в карете читала, а ленточка служила закладкой в тонкой книжице.
Шёлковую узорную полоску они продали старьёвщику за пару мелких монет. В книжную лавку двух оборванцев не пустили бы, а если и пустили, то только затем, чтобы сдать стражникам мелких воришек. Принадлежать им такая богатая безделица не могла, а, следовательно, кого-то они обокрали.
Они не ели, кажется, уже трое суток: с продовольствием в охваченном эпидемией городе было совсем плохо. Но за те медные монетки удалось купить немного хлеба и кусок заплесневелого сыра. Тогда у Хайтвер, ещё совсем глупой, и случилось то, что сейчас назвали бы импринтингом. Когда логическая цепочка «закладка = сытость» улеглась в её безмозглой детской головёнке, чёрная впервые познала одержимость.
Закладку у старьёвщика она выкрала той же ночью. Ройнедраг, ещё не понимая причин этой зацикленности на безделице, крепко с ней поругался. Он хотел снова продать вещицу и снова купить обоим хлеба. Однако чёрная визжала, царапалась, но ленточку отдавать больше не собиралась, готовая биться за неё насмерть. Тогда-то красный и вспомнил, как отец рассказывал ему околлекциях.
Ройнедраг презирал чёрную за такую идиотскую коллекцию и был уверен, что он начнёт собирать истинные сокровища: драгоценные камни или золото. Ошибся.
Это случилось, когда чёрная, осознав ещё одну вещь – свою привлекательность для бывших рабов, – легкомысленно сбежала. Сам Ройнедраг не видел в ней ничего интересного – противная липкая девчонка и только-то. Понимание пришло лет через сорок, когда при взгляде на женщин его стало охватывать непонятное томление. Тогда он впервые заскучал по чёрной. Особенно часто вспоминал те моменты, когда они детьми спали в обнимку, чтобы согреться холодными ночами.
Его первую человечку звали Анета. В отличие от забитой и пугливой Хайтвер, человечка много пела, смеялась, а иногда кружилась в танце. Ройнедраг работал помощником секретаря у одного богатого торговца. Весёлая Анета была дочерью хозяина. Сперва он её возненавидел: человечка не упускала случая, чтобы посмеяться над его тощей подростковой фигурой, над вечно выпачканными в чернилах рукавами. Но смеялась она так заразительно и, как уже потом выяснилось, вовсе не со зла, а заигрывая с симпатичным ей молодым человеком, что красный дрогнул.
Она сама пришла к нему ночью и на узкой жёсткой койке шептала уже другие слова – жадные, жаркие и бесстыдные. Глубоко презирая людей в глубине души, Рой никогда не стремился им понравиться. Не заискивал, не угождал, не улыбался.
