Игра титанов: Вознесение на Небеса (ЛП) - Райли Хейзел

Хайдес тормозит и разворачивается ко мне, лицо тревожное.

— Если ты не готова и хочешь побыть одна, — ничего страшного.

На самом деле, сейчас больше всего мне нужна именно компания. Я даже не говорю — просто обнимаю его за талию, и он понимает. Кладёт руку мне на плечи и прижимает к себе. Тропинка узкая, ветки чешут по курткам. Камни под ногами сменяются песком — и вот мы на пляже.

В сборе все. И кузены, и братья Яблока, и Лиам. Они расселись на жёлтых пляжных полотенцах и смотрят на море.

Лица вроде спокойные, но каждый выдаёт себя мелочами: кто теребит браслет на запястье, кто прикусывает нижнюю губу. Самая непроницаемая — Афина. Хочется спросить, как она после смерти Аполлона, но велика вероятность получить в челюсть.

— Смотрите-ка, кто пожаловал, — объявляет Арес.

Гермес уже освобождает место, чтобы я села рядом, а когда мои глаза встречаются с мягким взглядом Геры, в голове рождается новое желание на этот день.

— Хочу встретить рассвет с вами. Всеми. Как вам?

— Рассвет? — переспрашивает Лиам. — Но я хочу спать. Я спать хочу.

Арес тянется и шлёпает его по предплечью.

— Возможно, это её последнее желание перед тем, как завтра она погибнет каким-нибудь особо мерзким способом. Будь деликатнее и исполни.

Зевс склоняет голову — недостаточно быстро, чтобы спрятать начинающийся смешок, от которого у него трясутся плечи. Гера рядом замечает и улыбается в ответ. Странная ситуация.

Герм и Лиам сдвигают всех на одно место, чтобы образовалась ячейка как раз для меня между ними. Я с сомнением, но поддаюсь. И в тот же миг оказываюсь зажатой двухсторонними объятиями — без пути к отступлению.

— А я? — осведомляется Хайдес, всё ещё стоя.

— Разбирайся, — отмахивается Гермес.

Хайдес закатывает глаза и садится прямо на песок, перед нами. Из его уст вылетает набор не самых лести́вых выражений.

Я пытаюсь поймать его взгляд и улыбаюсь, но Гермес уже принюхивается ко мне, как трюфельная собака. Я знаю, что он скажет, и всё равно даю ему договорить.

— Запаха секса не чувствую.

Арес издаёт презрительное фыркание. Вскакивает с полотенца и усаживается рядом с Хайдесом на песок. Обнимает того за плечи, и Хайдес не в восторге от такого счастья.

— Могу исправить. Последний раз перед смертью девочке положено.

— Последние разы всегда лучшие, — мечтательно вздыхает Лиам. — Ну, я так думаю. Я же пока девственник.

— И останешься, если не заткнёшься, — комментирует Афина, выводя на песке идеальные круги тонким указательным пальцем.

Смеёмся, пока Посейдон не вскакивает, требуя внимания:

— Как насчёт ночного купания?

Он уже расстёгивает брюки. Зевс перехватывает его — хватает за лодыжку и опрокидывает на спину в песок.

— Сиди. Вода ледяная.

— Не хочешь же ты заболеть и пропустить похороны Коэн? — ворчит Арес.

Я срываюсь со смеху, даже не отдавая себе отчёта.

Дальше стартует жаркий спор между Аресом и его братьями. Периодически вклиниваются Лиам, Хайдес и Афина — задают уточняющие вопросы к байкам, которые Зевс рассказывает про Ареса. Я просто слушаю. Впервые за долгое время не хочу ничего выведывать — только впитывать то, что дают. Ночь утекает вот так: я смотрю, как Лайвли — настоящая семья без безумных родителей в кадре — поддевают друг друга, обижаются (все поголовно ранимые) и всё равно смеются легко.

Когда мне впервые говорили о братьях Лайвли, их описывали как самодовольных, опасных мажоров. Но теперь я понимаю: сколько бы рисков я ни приняла, и как бы ни было неизвестно, что меня ждёт завтра в лабиринте, — я благодарна за каждую секунду, что провела с ними.

Я бы прошла все игры заново — миллиард раз. Снова бы встретила Афродиту, даже зная, что потеряю её. Снова бы свернула не туда в первый день учёбы. И снова бы вышла на площадку в ночь открытия Игр. Разозлила бы Афину опять — не меняя ни одного решения, что привело меня сюда.

И понимаю теперь: мне не нужен стакан воды, полный только для меня. Я бы поделила его с каждым из них.

Потому что если Аполлон научил меня не мерить счастье тем, что у меня уже есть, а Хайдес дал то, чего мне не хватало, то Лайвли показали: изобилие имеет цену лишь тогда, когда умеешь делиться им с теми, кого любишь.

В реальность возвращает Хайдес. Он незаметно поменялся местами с Гермесом. Мы отползаем на пару метров в сторону, отрезав себя от общего гула.

Я рассматриваю профиль Хайдеса — прямой нос, серые глаза, устремлённые в небо. Луна яркая, будто сияет сильнее обычного, и её свет ложится на него так, что он похож на ангела.

Я жду — на редкость терпеливо, — потому что знаю: он хочет что-то сказать.

Его голос — хриплый шёпот, пробирающий до костей:

— «Se agapó apó to fengári sto fengári píso».

Я морщу лоб.

— «Я тебя люблю»?..

— «Я люблю тебя от Луны и до обратного пути», — переводит. — Слышала такое?

— Конечно.

Он тяжело выдыхает, кривит губы в улыбке и переплетает наши пальцы, подносит наши руки к губам, касается моих пальцев поцелуем.

— Её твердят так часто, что звучит уже банально. Но знаешь, что она значит?

Я качаю головой.

— Расстояние от Земли до Луны — 238 855 миль. Путь туда и обратно — примерно 478 000. Говорят ещё, что сердце человека за день производит столько энергии, что ей можно протолкнуть грузовик миль на двадцать. Если коротко: энергии, которую сердце вырабатывает за чуть больше, чем пол-жизни, хватает на маршрут «до Луны и обратно». Так что эта фраза как бы измеряет всеми годами твоей жизни любовь к кому-то. Я люблю тебя так сильно, что моё чувство пробегает до Луны и назад — эти 478 000 миль.

Я обдумываю. Правда, не знала. И прихожу к новой мысли:

— Но ты говоришь только про «пол-жизни». Словно любить будешь ровно наполовину. Так?

Он улыбается моей — провокации, целует меня в лоб и замирает — губы касаются кожи.

— «Я люблю тебя от Луны и до обратного пути», — но дважды. Так лучше звучит, любовь моя?

Я закрываю глаза — сердце бухает оглушительно. И даже с полной неизвестностью перед завтрашним днём он умудряется дарить мне покой.

— Тогда и я люблю тебя от Луны и до обратного пути. Но дважды.

Наши лица почти соприкасаются, и я чувствую, как каждая нервная клетка во мне дрожит, нетерпеливая. Сколько бы поцелуев ни было, я хочу их так, будто это первый.

Нас прерывает струя песка, которая с хлёстом бьёт по нашим телам. Мы одновременно оборачиваемся к нарушителю — мы и так знаем, кто это.

Гермес и правда набирает новую горсть. Замирает, поймав наши взгляды.

— Эй, вы ещё с нами? Лиам придумал безотказный план, как вывести тебя живой из лабиринта!

Почему-то я совсем не хочу его слушать.

— Можем смотаться в комнату, если хочешь, — шепчет Хайдес мне в ухо.

Я улыбаюсь и киваю: давай обратно к семье. Лиам потирает ладони и выкатывает презентацию:

— Я могу зайти в лабиринт и отвлечь Минотавра для тебя.

Поднимается хор возгласов — больше возражений, чем одобрения.

— И как ты это сделаешь? Стих ему прочитаешь? — язвит Афина.

Гермес с Посейдоном взрываются хохотом.

— «Здравствуйте, господин Минотавр, я написал для вас стихи в рифму», — пародирует Посейдон Лиамов голос, и волна смеха накрывает заново.

— Думаю, он сам покажет тебе выход, лишь бы ты отстал, — добавляет Хайдес.

Шутки про Лиама и его «рандеву с Минотавром» продолжаются; сам Лиам не особенно веселится, фыркает и пытается вернуть разговор в серьёзное русло, предлагая «эффективные тактики отвлечения, которые спасут Хейвен».

— Ну, можешь застать его врасплох так же, как застал Хайдеса в театре, месяца три назад — раздеться, — поддакивает Афина и бросает на меня лукавый взгляд.

Арес поднимает руку:

— Если Коэн разденется, я тоже иду в лабиринт.

Хайдес не тратит воздух на нотации. Черпает пригоршню песка и запускает Аресу в лицо, заставляя того закашляться. Арес, не упуская шанс, отвечает залпом. В итоге выходит песчаная войнушка — по-детски глупая, но до смешного милая.