Я буду держать тебя (СИ) - Торен Эйлин

Саша повёл головой.

— Я хочу предупредить тебя, – начал он.

— Да вы…

— Дослушай меня, Ида, пожалуйста. Это важно. Ида, ты просто не знаешь с кем связываешься, милая, пожалуйста, – он сильнее сжал её руку. — Я же по-дружески переживаю, Ида! Сорокин псих, понимаешь? Он вообще на всю голову ударенный – неуправляемый и бешеный! У него проблемы с гневом, контролем! Ида…

Она хотела вывернуться, но не получилось, потому что Гусарёв взял её и за вторую руку.

— Он, когда ему десять было, пацана лет пятнадцати на льду чуть клюшкой не забил! И он не изменился. Ида, такие не меняются. Держись от него подальше!

И она точно знала, что Саша говорит правду.

Да, Сорокин, вообще не в себе. Совершенно. Тьма, как есть. Необузданные поток, сметающий на своём пути всё живое и не оставляющий ничего после себя – она сама превратится в ничто.

После него.

Почему эта мысль сейчас вывернула на максимум всё, что между ними происходило и ударило контрастом, потому что после Паши, после того, что его больше не было в её жизни – ничего не поменялось. А она думала… а вот теперь точно знала, что…

— Саш, отвали от меня, будь добр? – вывернулась из его хватки, слетела, не глядя, с рядов сектора.

Главное не смотреть на Дениса – почему была уверена, что он поймёт, что он почувствует, если она посмотрит?.. и тогда – Ида точно знала, что случится что-то невыносимо страшное, а главное, что внутри неё разошлась какая-то немыслимая болезненная, но невыносимо яркая, волна желания призвать этот апокалипсис.

Ида влетела в раздевалку, стащила с себя одежду и встала под ледяной душ. Она не чувствовала холода, она даже не поняла, что замёрзла, что её трясёт – осознала, когда услышала Лену, позвавшую её.

— Ида, ты здесь? Там тебе дозвониться не могут, – возвестила другая тренер.

Аделаида смогла обозначить себя, дождалась, когда Лена уйдёт, и отшатнулась из-под ледяного душа, после которого, прислонившись к плитке, даже не почувствовала холода от неё.

Безумие. Это просто безумие. Да?

Дрожащими руками она посмотрела в телефон – звонили из пансионата. И это было не менее тяжело, чем почему-то подумалось, что ищут её сообщить, что Сорокин забил клюшкой Гусарёва.

Какое-то время Ида просто пыталась найти своё дыхание. Она переоделась в спортивный костюм, согрелась. Перезвонила в пансионат и её попросили приехать, хотя и обозначили, что ничего страшного не случилось.

И уже на выходе на неё налетел Павел.

Первая мысль – он тоже знает про Дениса? Или даже не так. Он знает, что она утонула в порочной связи, от которой стала бесноватой и повёрнутой на сексе.

Но нет – всего лишь очередные: “давай поговорим” и “нас пригласили Саша и Лиля, надо поехать” – Ила психанула, послала Пашу куда подальше, радуясь, что пришло сообщение об ожидающем такси. Очень невнятно муж предложил подвести и поговорить в дороге. Она не среагировала.

— Я просто готова сменить место своего пребывания, – возмутилась Маргарита Петровна, когда увидела Аделаиду. — Что за безобразие? Чувствую себя школьницей, у которой родителей вызывают к директору!

Громогласно возмущалась она, с нескрываемой обидой глядя в коридор, будто знала, что её прекрасно слышат и главврач и старшая медсестра, которые только что говорили с Аделаидой по поводу поведения тётушки.

— А ты не веди себя, как девчонка, которой тринадцать, и всё будет хорошо, – улыбнулась Ида, закрывая дверь.

— Нет, ты открой, открой, пусть слышат! – никак не унималась старушка.

— Марго, так нельзя, – покачала головой племянница, садясь рядом. — Правда же…

— Чего это?

— Потому что…

Ида потерялась – как объяснить семидесяти восьми летней, весьма моложавой старушке, что всякие амуры в таких местах излишни?

Но и каковы, а?

Она не смогла не рассмеяться, да и сами работники, впрочем, судя по всему, шалили их подопечные очень часто, они были привычны к этому, но вот Аделаида и подумать не могла, что отставного генерала увезут в больницу после того, как в его постели окажется Марго.

— Он же чуть не умер! – попыталась возмутиться Ида.

— Но не умер, и вообще не собирался, это они просто решили, что надо перестраховаться. Очень зря – все живы и счастливы! – прокричала последние слова Марго в сторону двери.

Племянница устало вздохнула, но продолжала посмеиваться.

— Ты выглядишь иначе, – внезапно заявила старушка, всматриваясь в Иду.

— Что? Нет, – мотнула головой.

— Так-так, а рассказать? – но Марго нельзя провести, или… неужели по Аделаиде так заметно, что она пережила уже не один секс-марафон?

— Мне нечего тебе рассказывать, правда, ничего нового или…

— Паша решил мириться? – повела бровью тётка. — Неее, – скривилась, отвечая сама себе, — такого быть не может. Ты светишься, а у него так себе энергии всегда было, он себя-то не умел подзаряжать.

— Что? Марго, боже!

— Бог здесь не при чём, скорее дьявол… неужели сладкий хоккеист до тебя добрался? – предположила старушка, поиграв бровью, а Ида крякнула, попыталась сопротивляться, но… — Нет-нет, даже не думай! Вот там мощи ого сколько! Как у него получилось? Ты же такая зажатая и вечно столько думаешь не к месту!

Племянница почти выдала очередное возмущённое “что”, но и – как-как – на плечо взвалил, засранец…

— Перестань, – Ида почувствовала, как покраснела.

Тут уж и стыд, и вина, и эти мысли, про которые помянула Марго, и которые всегда не к месту. Надо, чтобы были тогда, а они явились сейчас. Обалдеть!

— Жалеешь? – поинтересовалась тётка. — Правда? Брось! О чём? Только не говори, что думаешь, что изменила! Не смей!

— Марго, просто… ты не понимаешь!

— Не понимаю! Ты светишься, золотце, ты вошла и я вижу, как тебе идёт то, что ты – это ты! Ты понимаешь?

— Просто он… он неугомонный!

— Не заметила у тебя тёмных кругов под глазами, и бледности, которой позавидовали бы мертвецы и аристократки девятнадцатого века! Или когда там была в моде чахотка.

— Марго, – рассмеялась Ида.

Нервозность разговоров и реакций женщины сделали своё дело – она словила истерику.

Но невозможно было злиться на тётю, возмущаться или… она знала племянницу. Пусть и не любила Аделаида делиться своими бедами и переживаниями, но тётка всегда вытаскивала их, да и как иначе, если кроме неё не было никого?

Марго с одной стороны заменила Иде маму, но и при этом никогда не пыталась заменить – это так странно. Она всегда очень оберегала образ своей сестры в памяти девочки, да и уважала в памяти её отца. Марго была скорее подругой, этой вот, кто приносился вихрем внутрь их устоявшейся с папой жизни. С подарками, шлейфом дорогих духов, обнимашками, вкусняшками, смешинками и секретиками – мама это не про это, мама это всегда серьёзнее, основательнее.

Но Маргарита и не хотела занимать место своей погибшей сестры – она просто была рядом, и была женщиной, которая, тем не менее, сделала своей семьёй семью сестры. У неё не было мужа, не было детей – но был папа Иды и она сама.

Когда отца не стало, попросила у неё прощения за то, что жизнь сложилась именно так. И тётя обиделась. С этой присущей ей экспрессией и драмой. Она фыркнула, а Аделаида, разбитая, просто обречённо и упрямо мотнула головой. Но Марго обняла, сказала, что это был её выбор и что никогда не изменила бы его.

А потом тётя тяжело заболела.

Аделаида подумала, что это от тоски по умершему. Но вслух ничего не сказала.

Общение с тётей пошло ей на пользу. Переключило. Аделаида даже перестала считать себя сошедшей с ума. Немного.

По дороге назад, она зашла в магазин, купила продукты, чётко разграничивая, что именно надо приготовить и, как это ни странно, сокрушаясь, что Денис в прямом смысле слова сжирал её бюджет… но и рассчитывая, что он будет продолжать это делать?

Поворчав недовольно про себя, она доплелась с покупками до дверей, чтобы быть сметённой той самой тьмой во плоти, которую видела внутри Сорокина, ожидавшего её на лестнице.