Игра титанов: Вознесение на Небеса (ЛП) - Райли Хейзел

— А мне не всё равно. Перемотай руки и надень перчатки, они лежат на скамье позади тебя.

Из груди вырывается горький смешок:

— Забота обо мне не отменяет злости, которую я на тебя чувствую.

Его челюсть напрягается. Редко Хайдес смотрел на меня так.

— Твоя злость не отменяет того, что я тебя люблю. И что всегда буду тебя защищать.

Сердце сбивается с ритма. Он уже говорил, что любит меня, но только на ринге. Второй раз — по-гречески. Почему-то на нашем языке это звучит совсем иначе.

— А сам ты их никогда не носишь, — напоминаю я.

— До того, как один человек задолбал меня просьбами — не носил. Теперь ношу. — Он слишком хорошо меня знает и понимает, что я готова не поверить. Поэтому подставляет вторую руку. Я помню, какой увидела её впервые: вся изрезана, покрыта свежими и зажившими ранами. Сейчас они почти исчезли. Остались лишь мелкие отметины — следы упрямых ран. Он и правда стал использовать защиту.

Я опускаю руку, и он тут же ослабляет хватку.

— Я знаю, что ты пытаешься сделать. Знаю, потому что сам всегда так делал. Когда боль в голове слишком сильна, ты ищешь физическую, чтобы отвлечься. Разве не так, Хейвен? — он смотрит, уверенный, что прав. — Это работает. О, как работает. Но знаешь, что бывает, когда ты перестаёшь бить мешок и садишься на пол перевести дух? Боль возвращается. Та же самая. А в придачу — идиот с разбитыми руками.

Он отпускает меня. Я замираю, даже дышать стараюсь тише. Он доверяет — и уходит к скамье, возвращается с белыми бинтами и парой перчаток.

А я уже плачу. Горячие слёзы катятся по щекам без остановки. Хайдес хочет перемотать мне руки, но я не позволяю. Отнимаю бинты, даже сквозь размытый взгляд и дрожащие пальцы. Он понимает: я должна сделать это сама. Сейчас никакой помощи. Я бинтуюсь — как он же и учил, — и плачу молча, стараясь не издать ни звука. Даже себе не хочу признаться, что рыдаю.

Не успеваю надеть перчатки, как он берёт моё лицо в ладони — крепко, но бережно. Долго смотрит на слёзы, словно видит в них что-то важное.

— Ты можешь не хотеть целовать меня, — его голос острый, как нож. — Можешь не хотеть, чтобы я прикасался к тебе. Можешь ненавидеть, кричать на меня, проклинать день нашей встречи. Можешь проклинать судьбу, что мы встретились, что ты тогда заблудилась в Йеле и попала в западное крыло. Делай что хочешь. Но не проси меня держаться в стороне, когда ты разбита и страдаешь.

Я открываю рот.

Хайдес резко сокращает дистанцию. Его губы касаются моей щеки, целуют слёзы. Потом — другой. Он отстраняется, и я вижу, как он пробует на вкус солёные капли.

— Запрети мне всё, что хочешь. Только не мешай быть рядом. Это единственное, чего прошу.

— Я всё равно злюсь на тебя, — шепчу я.

— О, знаю. — Он усмехается. — И должен признать: ты чертовски милая, когда злишься на меня.

Я встаю на носки, и он в растерянности чуть откидывает голову.

— Я уже говорила, что если захочу простить, тебе придётся молить греческого бога сожаления. Надеюсь, ты молишься и не перестаёшь.

Его губы трогает тень улыбки.

— Для тебя, Хейвен, я бы молил всех богов разом. Попросил бы, чтобы придумали новых, чтобы у меня было ещё больше шансов, что кто-то услышит. Может, ты всё ещё не поняла.

Я опускаюсь обратно на пятки, беру у него перчатки и натягиваю. Не в силах продолжить разговор. Он не сводит с меня глаз. Наконец проверяет, что перчатки закреплены, и бьёт по мешку — мол, начинай.

Я сжимаю зубы. Первый удар — слабый. Второй ещё хуже. Но я не корю себя, хотя обычно строга к себе. Бью снова и снова, пока слёзы не высыхают, пока дыхание не сбивается и мышцы не горят.

И когда плач останавливается — удары становятся мощнее. Пот скатывается с линии волос вниз по шее, по спине. С каждым ударом мешка во мне разгорается адреналин, сладость того, что хоть в чём-то я справляюсь.

Хайдес вдруг берёт мешок за бока — и я замираю, рука всё ещё занесена. Я задыхаюсь, сердце бешено колотится, горло жжёт.

Злость возвращается.

— Этого мало, — выдыхаю я. Огонь жжёт связки, но даже сквозь боль сильнее — ярость. Я опускаюсь на колени, перчатки ложатся на бёдра, и я жадно тяну воздух. Если уж я должна чувствовать эту адскую боль, пусть хотя бы физическая отступит.

— Конечно мало, — звучит голос за спиной. — Ты бьёшь не того. Почему не врезать Хайдесу?

Я резко оборачиваюсь. В дверях стоит Арес, привалившись к косяку. Руки скрещены, кожа бледная и натянутая, под глазами чёткие тени, заметные даже отсюда.

За ним появляются Гермес и Аполлон. Гермес — с любопытством, Аполлон же сверлит кузена таким взглядом, будто тот готов взорваться с секунды на секунду.

— Или лучше, — продолжает Арес, — почему бы тебе не сразиться со мной?

— Вот наконец-то сказал что-то толковое, — роняет Хайдес.

Арес двигается к нам. Каждый его шаг — сама природная грация, и, возможно, он даже не осознаёт этого. Искусственный свет сверху ложится на его бледную кожу и усталое лицо. Я ловлю себя на мысли: он вообще спит хоть иногда? Или что за чёртом делает, чтобы выглядеть наполовину мёртвым?

— Даже не верится, что я это говорю, но… — я вздыхаю. — Я не хочу драться с тобой, Арес.

Хайдес оказывается рядом в одно мгновение:

— А я хочу. Моё предложение тоже в силе?

Арес не сводит с меня глаз. Хоть потолок обрушься — он продолжит смотреть с этим нахальным, вызывающим прищуром.

— Нет, только для Коэн. Я хочу чтобы ее руки касались меня.

— Руки, которыми я с удовольствием тебя придушу, — уточняю я.

Брови Ареса взлетают вверх, и его взгляд скользит по моему горлу.

— Можешь попробовать, Коэн.

Я затаиваю дыхание. Чувствую ярость Хайдеса в воздухе — будто ядовитый газ. Аресу же всё это явно в удовольствие.

Аполлон проходит мимо и встаёт справа от Хайдеса. Гермес настолько увлечён происходящим, что даже не двигается с дверного проёма.

— Ну так что? — подначивает Арес. — Готов поспорить, Хайдес не только лишает тебя шлепков, но и руки к горлу никогда не прикладывает.

— Да что у тебя вообще с головой? — срываюсь я.

— Нет, ну он прав, — встревает Гермес. — Шлепки — это мило.

Арес облизывает губы и делает презрительную гримасу.

— Если развернёшься сейчас спиной, Коэн, мы можем наверстать упущенное.

Я выдыхаю, как бык перед алой тряпкой. С силой сталкиваю перчатки, и глухой звук разносится по залу.

Хайдес каменно-непроницаем, хотя угадать его мысли несложно:

— Persefóni mou, надеюсь, ты передумала и всё-таки дашь ему в морду.

Без всякого предупреждения я бью Ареса в плечо. Силу держу при себе, зато у меня есть фактор неожиданности. Он не ждёт удара и отлетает назад с вытаращенными глазами. Но через секунду уже скалится, как безумец, потирая место удара и глядя так, что мне кажется — он раздевал меня этим взглядом.

Я подпрыгиваю вокруг, давая ему время натянуть перчатки. Застегнуть их некому, он морщится и ругается, но всё же становится в стойку, следя за каждым моим движением.

— Хочешь музычку на фон, пока Маленький Рай валит тебя на лопатки? — спрашивает Гермес, плюхаясь на скамью с телефоном в руках. Его ногти, выкрашенные ядовито-зелёным, сверкают как прожекторы.

Арес делает ошибку, отвлекаясь. Поворачивает голову к Гермесу, а я уже скольжу ему за спину. Он замечает краем глаза, но поздно: я врезаюсь коленом в его спину. Арес рычит от боли, отвечает ударом локтя в живот — воздух вылетает из меня. Он резко разворачивается, и, пока я ещё не успела поставить ногу на пол, хватает меня за икру. Пытается повалить, чтобы рухнуть вместе на мат.

— Тебе нравится сверху, Коэн? — ухмыляется. — Или предпочитаешь снизу?

Я резко отталкиваюсь другой ногой назад и вырываюсь. И сразу же — удар в лицо. Следом вторым кулаком в живот. Арес падает, и пусть даже делает это красиво, но оказывается распластан на спине. Голова чуть приподнята, чтобы видеть меня.

Он пробует подняться — я вдавливаю подошву в его грудь и возвращаю его вниз.