Как приручить холостяка (СИ) - Истомина Аня

В трубке пару секунд висит абсолютная тишина, а потом все же раздаётся слегка удивленный голос Кирилла Сергеевича.

— Волк, это ты, что ли?

33. Веселые девчонки

— Нет, я ее, значит, возле дома жду, друзей на уши поднял геолокацию отследить, а она, блин, в морге бухает? — стою в дверях кабинета Волк и смотрю на двух пьяных дур. Моя пьянее.

— Кирюш, не ругайся. — Волк прикладывает руку к груди.

— А с тобой я вообще не разговариваю. — хмуро смотрю на нее.

— Добрынский, прости, пожалуйста, я ж не знала, что это ты. — драматично бьет себя в грудь Наташка, а Лена просто смотрит в одну точку на полу и икает. — Но, если честно, я разочарована. Не ожидала, что ты откажешься помочь несчастной женщине. Тебе головастиков жалко, что ли? А если бы я попросила — тоже бы зажал?

— Бля-ять, — стону в ладони и ухожу из кабинета на улицу, прикуриваю.

Это невозможное что-то. Вместо дежурства я сейчас буду развозить пьяных баб по домам. Нет, конечно, это не займет очень много времени, тем более, что я сегодня дежурю вместе с хирургом, который у нас тоже универсальный специалист, и он подменит, если что, но… но я, блин, планировал вздремнуть, выпив подаренного коньячку, а не мотаться по всему городу в поиске моей пропажи.

Выпустив пар и немного успокоившись, возвращаюсь обратно к рецидивисткам. С умилением смотрю, как Волк наматывает все еще икающей Елене Прекрасной шарфик на шею.

— Затягивай потуже, — усмехаюсь.

— Кирюш, — пьяно морщится Наташка и нетвердой походкой направляется ко мне, поднимает свой невинный осоловелый взгляд на мое лицо, цепляясь руками за лацканы моей куртки, чтобы не шататься. — Ну, будь человеком. Ты — красивый, видный мужик. Так?

— Ну, — усмехаюсь.

— Здоровый, — причитает Волк, поглаживая меня по груди, — умный,.. ж-жендельмен.

— Ну и? — усмехаюсь снова и жду продолжения.

— А деток у тебя нет. — шепчет она. — Потому что ты — бобыль. Вдруг ты никогда не женишься? А так ты хоть знать будешь, что у тебя ребенок есть, случись чего. Такие мужики должны размножаться. Это несправедливо, что классные мужики не рожают, а алкаши какие-нибудь детей штампуют пачками.

— Наташ, — вздыхаю, не скрывая недовольства, — тебе надо — ты и роди. Вот готова ты кому-нибудь свою яйцеклетку отдать?

— Ну, это другое.

— Да нихера это не другое! — сердито рычу, отрывая ее руки от своей куртки. — Оделись? Поехали. Елена Александровна, вставай!

— Я не могу, — отзывается она тихо и, на удивление, достаточно внятно. — Кажется, у меня ноги отказали.

— Лена,.. блин, — быстро подхожу к ней и присаживаюсь на корточки, а она переводит на меня взгляд и пытается сфокусироваться на моем лице.

Никакущая. Бледная. С потекшей тушью под глазами. Ревела, что ли, тут?

— Давление, что ли, упало? — хмурюсь и беру ее за запястье, чтобы прощупать пульс.

— Давайте, я тут посижу, — вяло сопротивляется она.

Встаю и подхватываю Елену Александровну на руки. Приходится удерживать ее на одной руке, а другой, обхватив за талию, вести Наташку.

— Иваныч, свет у Волк выключи в кабинете, мы ушли, — кричу охраннику, ногой распахивая дверь и балансируя, как эквилибрист в цирке. — И дверь закрой!

К тому моменту, как мы доходим до машины, которую я сдуру оставил подальше, чтобы не разворачиваться на пятачке, с меня сходит семь потов, потому что два пьяных расслабленных тела транспортировать гораздо тяжелее, чем просто двух щуплых женщин.

Отпускаю Наташку возле машины и ставлю Лену на ноги, чтобы достать из куртки ключи.

— Капец, попили коньячку, — выдыхает Волк устало, будто это не я ее вел, а она меня. — Ой!

Оборачиваюсь на ее “ой” и вижу, как моя ненаглядная фурия кренится в бок, делает несколько нетвердых шагов бочком, пытаясь удержать равновесие, и заваливается в сугроб.

— Лена, — рычу в воздух и бегу к ней, выдергиваю обратно на свет божий, стряхиваю с бестолковой головы снег, а фурия внезапно достаточно рьяно от меня отбивается.

— Пустите, — вырывается она и, спотыкаясь, довольно бодро несется к углу здания.

Блюет, оперевшись о стену рукой.

— Фу, я в машину, — морщится Волк.

— Что “фу”? — усмехаюсь, подсаживая ее. — Ты трупы вскрываешь, принцесса. Смотри, в салоне мне так же не наделай.

Усадив Наташку, иду к Елене Александровне. Она как раз распрямляется, шмыгая носом.

— Ты как? — вздыхаю, разворачивая ее к себе лицом. — Полегчало?

— Мне надо домой, — морщится она, сгибаясь и поглаживая живот. — Выпить что-нибудь от желудка.

— О, да ты еще и гастритник, поди? — усмехаюсь и, приобняв ее за плечо, веду в сторону машины. — Жаль, что вы домой собрались. Такие веселые девчонки. Думал, заедем еще куда-нибудь в бар потусить.

— Издеваетесь, да? — усмехается Елена Александровна и внезапно снова сгибается пополам с приступом рвоты. — Простите. — сдавленно кашляет.

Останавливаюсь и, придерживая ее, чтобы не упала, поглаживаю по спине.

— Да блюй на здоровье, — вздыхаю философски, пытаясь поймать дзен. — Надо тебе пакетик найти на всякий случай. Может, тебя в отделении оставить, прокапать по протоколу?

— Нет, — стонет фурия, распрямляясь и глубоко вдыхая. — Я лучше сдохну дома.

— Ну, как знаешь, — запихиваю ее в машину, пристегиваю ремнем безопасности и вручаю в руки пакет из супермаркета. Слышу громкое “буэ” Наташки с заднего ряда сидений. Закрыв глаза, медленно выдыхаю и тянусь в карман за пачкой сигарет.

34. Самопожертвование

— Кирюш, прости, оно как-то само вырвалось. Я аккуратненько, на коврик.

— Спасибо, Наташ, — вздыхаю, делая музыку погромче.

Никогда не женюсь. Ни-ког-да. Что я там говорил про тепленькую жопку под боком? Нахрен не надо! Одинокая жизнь прекрасна!

— Давай я мойку оплачу.

— Не надо. Ты ж аккуратненько. — вздыхаю.

— Какой-то коньяк термоядерный попался. Крепкий. — продолжает сокрушаться Наташка, а Елена Александровна молча смотрит в окно и клюет носом, прижимая пакет к груди.

Заворачиваю во двор дома Волк и помогаю ей выбраться из машины.

— До квартиры проводить?

— Не-не-не, — машет она руками. — Не надо.

— Кстати, как там твой с раной? Живой? — вздыхаю.

— Сам ты сраный, — обиженно бухтит Наташка, а я подозрительно щурюсь. Что это она его так защищает? Втюрилась, что ли?

— С РАНОЙ, говорю. — усмехаюсь.

— А, — вздыхает она, — да нормально, жить будет, надеюсь.

— Ты бы отправила его уже восвояси, — все же веду Волк к подъезду, потому что райончик у них так себе, могут и по башке огреть. А тут — пьяная звезда, сам бог велел ограбить или выебать.

— Добрынский, не мешай мне веселиться, — покорно идет она рядом. — Я же не мешаю тебе. Кстати, про Лену.

Закатываю глаза.

— Жалко так ее. Мужик бросил, детей нет, с работы уволили. И ты еще вредничаешь.

— В смысле: уволили? — хмурюсь.

— В прямом. Вынудили уйти. Сказала, бывший мудак ее постарался, видимо. Придрались, что акт по твоей травме слишком хороший. Она и написала заявление, чтобы под повторную проверку тебя не подставлять. Нравишься ты ей, похоже. А влюбленная женщина склонна к самопожертвованию... А ты — жмот.

Снова закатываю глаза и вздыхаю.

Проводив Наташку до второго этажа, жду, когда она найдет ключи и зайдет в квартиру, а после выхожу на улицу и прикуриваю. Неспеша направляюсь к машине и, встав возле передней пассажирской двери, рассматриваю через стекло Елену Александровну, спящую беспробудным сном алкоголика.