Я буду держать тебя (СИ) - Торен Эйлин

Аделаида не знала почти ничего о Николае. Только то, что, рыдая, рассказала невероятно любящая его Виталина. И девушка ненавидела себя за то, что предала, что оставила. И за то, что у них случилось сейчас, когда Вита нашла в себе силы уйти из дома, от властной и, как виделось Иде, совершенно безумной, невменяемой матери. Николай протянул руку помощи, но только – не может быть согласия там, где умалчивается всё важное, а главное основанное на болезненном прошлом. Им надо говорить. Надо обсудить её вину перед Николаем, а ему решить, простит ли он.

— Выбор всегда есть, Ада, – упрямо фыркнул Сорокин. — У меня тоже не было, но я как-то справился!

— Она одинокая забитая девочка, Денис…

— Да что ты? – взорвался он. — А я в четырнадцать зубастым волчарой был? Ты правда думаешь, что мне было легче, чем ей? Звезде всей из себя? Нет, Ада, это пиздёш! Знаешь, чем четырнадцатилетний мальчишка отличается от того, который младше?

Сердце Аделаиды сжалось. Ей не хотелось делать ему больно.

— Тем, что, когда тебе пять, ты думаешь, что тебя спасёт одеяло, когда чуть старше – шкаф. В десять можно убежать на лестничную клетку, затихариться, или на улицу свалить, бродить… а в четырнадцать ты точно понимаешь, что ответка неизбежна! Что куда бы ты не скрылся – это не поможет! Плюсом огребёшь ещё и за то, что попытался уйти от пиздюлей. И да, прикинь, я мог зарядить в ответ, но это тоже, как думаешь, это помогало? Или делало хуже? В итоге? Кто кого?

— Прости, Денис…

Он мотнул головой.

— Ты же не думаешь, что я свалил из дома и попал в рай? Я до Козыревых  перекантовывался у друганов своих, таких же, как я. Семьи едва концы с концами сводили. У них порой в холодосе одна дешманская сарделька валялась. Всё! Я не ел по нескольку дней. Только на тренях, потому что меня парни из команды кормили. Таскали мне бутеры с сыром и колбасой.

Аделаида очень старалась не расплакаться.

— И всё равно, знаешь чего я боялся больше всего? Что меня поймают и вернуть назад. Я для себя решил, что если словят, то я до последнего буду сопротивляться, что заработаю себе на статью какую, пусть бы меня закрыли в колонии, но не дома, – сказал, у неё получилось, словно ударил.

Ведь он открытый, он прямой. Страшно стало за того мальчишку, потому что… он и правда мог натворить дел. Слова Саши про парнишку, которого Денис чуть не покалечил клюшкой… Ида сглотнула. Но и жалость ему не к чему.

— Вот это пиздец! – продолжал добивать Денис. — А у неё был выбор. Был. Она в Штатах была, соседний от меня – спиздила денег бы у мамы своей, села на автобус и доехала бы… ты думаешь, что я бы не помог? Она бы не смогла найти? Язык знала, где тренировки у команды, – он выкидывал пальцы, отсчитывая, как он считал понятное и непоколебимое, — нужно просто желание, Ада, всего лишь это! Я бы не помог? Не помог бы?

— А она знала об этом? – спросила женщина, вытаскивая это из себя, словно последнее, что было.

Сорокин запнулся.

Аде было тяжело давать ему отпор после того, что он сказал. Она очень ярко видела этого мальчишку, который ничего хорошего не видел в своей жизни, который в хоккее был, чтобы маме помогать. А та решила вернуться в ад, в котором жила с мужем-тираном, и после его отсидки, затянула туда сына. Конечно, не нужно иллюзий, чтобы понимать, насколько сильно получал от отца дерзкий Денис.

Только и слёзы, искреннее, острое отчаяние маленькое девочки Виталины, которой не оставили выбора, стояли перед глазами, а её откровения эхом отзывались в голове.

Да, Денис прав в том, что ему тоже было тяжело. Дело не в том, что он мальчишка, а Вита девчонка, дело в характере – Сорокин не умел смиряться, был необузданным, его таким сделала неблагополучная жизнь, а вот беда Виталины была именно в том, что она обманчиво пребывала в комфорте в искусственно созданных тепличных условиях. И просто не могла дать отпор без поддержки.

Стало так горько. Ведь Вита действительно украла у матери деньги. Она рассказала Иде, но Сорокин, понятно, не мог знать этого. Только украла Виталина, чтобы попробовать связаться с Николаем… не получилось. Как бы развивались события, если бы украденные деньги, Вита потратила на билет и добралась бы до Дениса?

Но для этого девушке надо было быть чётко уверенной, что её просьба о помощи будет услышана… Аделаида, узнав Дениса, точно могла бы сказать, что он бы помог. А вот Виталина? Она знала об этой возможности? Что-то говорило, что нет…

— Виталина знала, что ты поможешь ей, если она попросит? – не специально, но разгоняя в себе обиду, повторила Ида.

Сорокин нахмурился, повёл головой.

— Это же очевидно! – опешил он, глядя ей в глаза.

— Нет, Денис, нет, не очевидно. Особенно для человека в отчаянии – одни умеют просить помощи, а другие не верят в то, что заслуживают её и никогда, слышишь, никогда о ней даже не заикнуться. И дело не в гордости, дело в том, что они просто не привыкли…

И в женщине говорило её собственное. Оно срезонировало, ударило с силой – сама Ида не умела просить о помощи и принимала её с таким трудом. Глупо. Но до боли во внутренностях. Стеснения мучительного.

Она встала с кровати, пошла на кухню. Ей не хотелось реветь и она знала, что Сорокина слёзы бесят.

Ида не ждала, что он за ней пойдёт, ей нужна была передышка. Слишком много всего.

Очень.

Но Денис всё же пошёл, обнял её, стоящую у панорамного окна, что было в этой квартире. Внизу город, не спящий никогда, много огоньков и судеб, много боли и одиночества.

И Ида почему-то подумала, что её огонёк почти потух, потому что каждый такой огонёк – это свет внутри окон. А у неё даже люстры не было на потолке. И она же отказалась от помощи Сорокина, хотя понимала, что ему ничего не стоило купить ей эту дурацкую потолочную лампу за полторы тысячи рублей. И повесить её.

Только Ида не лучше той же Виталины… ей она советы давала, а сама?

— Не плачь, – прошептал в её голову Денис, прижимая к себе и, понятно, усиливая, а не успокаивая, поток слёз.

Потому развернул её к себе, давая уткнуться в грудь.

Ида подумала, что это какая-то невыносимая ерунда – что такое с ней происходит? ПМС? Почему она последние несколько дней льёт слёзы, когда так редко себе их в жизни позволяла. И льёт рядом с человеком, которого слёзы раздражают, определённо, потому что Сорокин транслировал это напряжение каждой клеточкой своего тела. Но при этом просто обнимал, прижимаясь губами к волосам на макушке?

Потом выдохнул воздух, тёплый, как делают обычно на улице, чтобы согреть руки, а тут вот в волосы, давая Аделаиде понимание, что она маленькая.

Она!

Девочка, которая не умеет просить о помощи и не умеет её принимать. А он – мужик, который не понимает, а в чём, собственно, проблема? И главное – он не откажет и сделает всё, что в его силах, чтобы разрулить, сделать, решить.

Он взрослый.

Только и разомлеть не успела, как Денис одним движением подхватил её под задницу, заставляя ногами обнять его торс и запуская эти механизмы чумного желания между ними, утащил в спальню, добивая:

— Ноги отморозишь, плакса!

Ей захотелось сказать ему, что он дурак… но и какая же она взрослая в самом деле?

22

Денис устроил её у себя под боком, в этих его руках вездесущих, от которых и не спастись ни разу. Ида почувствовала себя определённо больше кошкой, а не человеком. Как-то ноги, и правда замёрзшие, оказались между его бедрами.

— Не реви, не знаю, как быть со слезами, – снова пробурчал он ей в волосы.

Аделаида сказала бы, что вообще-то он идеально справляется с женскими слезами, потому что рыдающей женщине нужно именно то, что он ей сейчас с избытком давал – нежность, тепло…

— Прости, – прошептала всё же она. — Я просто очень боялась, что Вита что-то сделает с собой…

— Ничего она не сделает, – вздохнул Денис. — Во-первых, она трусиха, – Ида хотела возразить, но он не дал, — а, во-вторых, она натворит чего, а Козырь будет себя винить. Она же знает его, как облупленного.