Хорошие девочки попадают в Ад (СИ) - Индиви Марина

— Он будет меня искать, — говорю я.

— Да неужели? — Фальшивый крестный отец изгибает бровь. — С какой радости? Вы с ним пять лет не общаетесь, или я не прав?

Откуда он столько обо мне знает? Почему?

— Давай начистоту, Никита…

— Ники, — поправляю я.

— Да мне похрен. Твой муж задолжал мне очень, очень много денег.

Догадываюсь, потому что близняшек надо было на что-то содержать. Сомневаюсь, что столичные девочки повелись на перспективу большой и светлой, прогулки по паркам или стильное щелканье хлыста. Недавно я узнала, что мой муж оборудовал себе студию в крутой новостройке, точнее, в одной из комнат. Он купил себе квартиру в новом доме и ничего мне не сказал, а вскрылось все случайно. Я нашла документы, которые он оставил в нашей прихожке, когда убиралась.

Мне просто стало интересно. Я просто туда поехала. Позвонила в домофон, и мне открыла одна из близняшек, Катя.

— Ой, я думала, ты одна из его девочек, — сказала она, когда все вскрылось. — Он иногда приглашает других. Но мы не ревнуем.

Да и с чего ревновать, если у них было все? Я видела обстановку этой квартиры, я видела, как одеты эти девочки. Видела их сумки, их украшения, их гиалуроновые лица и нарощенные волосы.

— Я собирался перевезти тебя туда, — рычал Роб, когда я задала ему пару вопросов. — Просто нужно было тебя подготовить. Ты же… совершенно невыносима! У тебя всегда столько претензий, хотя я делал для тебя все!

Все мои претензии заключались в одном: я хотела быть для него единственной. А Роб считал, что ему, как доминанту, единственная саба портит БДСМ-карму. Даже несмотря на то, что я его жена. Иными словами, он хотел, чтобы я оставалась его женой, а его девицы (близняшки и временно приходящие) скрашивали наш семейный досуг.

Я совершенно не знала собственного мужа, как оказалось. Но насколько я его не знала, я осознала только сейчас. Как ему в голову пришло связаться с мафией?!

— Он работал на меня, — продолжил Олег Петрович Не-Корлеоне. — Выручал… в неожиданных ситуациях. В Москве.

Теперь мне стали понятны и его ночные исчезновения, и даже бесконечные смены «когда он был очень нужен в клинике». Бандитам не всегда выгодно появляться в больницах, даже в частных клиниках, не говоря уже о государственных. О ножевых и огнестрельных ранениях сразу сообщают в полицию. Можно платить медсестрам и врачам, а можно… так.

— А потом решил, что может меня наебать, — мужчина снова посмотрел на меня, и посмотрел так, будто наебать его решила я. — Вряд ли он когда-нибудь расплатится, а вид его бездыханного тела может и принесет сиюминутное удовлетворение, но не прибыль. Не будем вдаваться в детали, Ники, но ты отработаешь его долг.

Господи, как банально. Я бы сказала это вслух, если бы моя жизнь не зависела от сидевшего по ту сторону стола любителя мелких пород. Кроме того, давящая обстановка кабинета: тяжелая дорогая мебель, классика в золотых корешках на полках книжного шкафа — да и обстоятельства в целом не располагали к сарказму.

— Моему мужу плевать на то, что со мной что-то случится, — сказала я. — Если вы изучали мою жизнь под микроскопом, наверняка это знаете.

— Знаю, и мне плевать, что ему плевать.

— Я не девственница. — Я сложила руки на груди. — И на рынке живого товара не котируюсь.

Кажется, впервые за все время нашего разговора в его глазах мелькнуло какое-то подобие удивления. Мелькнуло — и тут же растворилось в раздражении.

— Завтра у меня очень важный ужин, — сообщил он. — Деловая встреча. Будешь вести себя хорошо — будешь жить. Если мне что-то не понравится — отправишься на свалку. По частям.

Мог бы и не добавлять последнее. Я как никто другой понимала, что не на общественные работы водителем мусоровоза.

— Мы друг друга поняли, Ники? — спросил Петрович.

Должно было получиться страшно и пафосно, но в этот момент чихуахуа потянулась и тявкнула.

— Поняли, — ответила я.

Чтобы сдержать рвущийся из груди нервный смешок.

Когда-то я сказала Диане, что плохие девочки попадают в Рай. Это было чисто по приколу, я имела в виду элитный клуб, в котором мы с ней регулярно зависали. Так вот, с того дня прошло уже очень много времени, и, если я что-то для себя поняла, так это то, что хорошие девочки попадают в Ад.

Хорошая девочка — это я.

Когда я вышла замуж за Роба, я перестала ходить на тусовки и встречаться с друзьями еще в родном городе. Я стала только его. Мне нравилось, как он говорит: «Кто моя хорошая девочка, Ники?» Это сейчас мне кажется, что так обращаются к собакам, тогда мне казалось, что это мило. Меня накрыло этим помешательством и не отпускало, и мир вращался только вокруг нас, каждый день. Каждый чертов день.

А потом нас не стало.

Мне бы очень хотелось плюнуть и растереть, как я раньше и делала. По поводу парней, по поводу проблем, по поводу любой ситуации, которая меня не устраивала, но это было очень давно. В прошлой жизни. Со стороны всегда кажется, что все это фигня, что чужие чувства — фигня, что через них можно перешагнуть. Легко, и пойти дальше, но теперь я знаю, что хрена с два это легко.

Потому что часть меня (та самая глупая часть, которая верила Робу все эти годы и в последние месяцы тоже верила в лучшее) сейчас крутит в голове мысль: он должен позвонить моему отцу. Он должен сделать хоть что-то, чтобы меня вытащить. Он не бросит меня.

Эта глупая часть все еще считает его героем, каким он был, когда я его впервые увидела в БДСМ-клубе, куда меня «фор фан» притащила Диана. Эта глупая Ники все еще видит того мужчину, который ради нее отказался от карьеры, от всего, что создал, переехал с ней в другой город. Надо было придушить ее еще тогда, когда она смотрела на него со слепым обожанием.

Потому что если бы не она, я бы не оказалась там, где я есть сейчас. В загородном доме питерского авторитета, откуда не сбежать, потому что бежать некуда. Я хорошо знаю такие дома: это уникальная крепость, возможно, где-то между Питером и Сестрорецком. А может, за Ломоносовым и Петергофом или где-то еще. Я не представляю, где это вообще, я просто вижу из окна высокую ограду, больше подходящую какому-нибудь средневековому замка. Камеры нашпигованы повсюду, как изюм в дешевые булочки: не пролетишь и не проползешь. Я могу попытаться выйти из дома, но дальше я не пройду. Этот дом может стоять как на большой улице какого-нибудь коттеджного поселка (что маловероятно), так и на отдалении от примерно таких же строящихся крепостей. По крайней мере, в моем городе было так.

А здесь… Я рассматривала темный пейзаж за окном, в котором светлого было — только снег и массивная каменная стена, пока у меня не начали слипаться глаза. Потом приняла душ и легла спать. Ни одна нормальная женщина в таких обстоятельствах не заснула бы, но меня даже с большим приближением нельзя назвать нормальной. У меня психика так устроена: если не можешь что-то пережить прямо сейчас, выключи это до лучших времен. Наверное, с детства пошло, когда отец пытался мне объяснить, почему мама ушла.

Будучи еще совсем крохотной морковкой, я уже тогда поняла, что можно здорово отъехать кукухой, если рыдать день и ночь напролет. Моей реакции удивлялись все: начиная от отца и заканчивая нашей домработницей Офелией. Я не стала ей говорить, что не хочу повторить судьбу ее тезки из «Гамлета», тем более что тогда я про Гамлета еще ничего не знала.

После разговора с владельцем особняка я поняла, что, пока я нужна Петровичу (про себя я решила звать его так), меня никто не тронет. Зачем я ему нужна на этой встрече — дело десятое, но факт остается фактом. Поэтому я заснула практически сразу, как у меня высохли волосы: переползла с мокрой подушки на сухую и спала, завернувшись в одеяло, как луковичка тюльпана.

Новый день встретил меня серым питерским рассветом в десять утра, но, по крайней мере, я выспалась. За моей дверью вчера оставили бугая, и я была уверена, что если сейчас выгляну за нее, увижу его на том же месте с тем же выражением лица. Поэтому выглядывать я не спешила, почистила зубы, привела себя в порядок и только после этого снова подошла к окну.