Хорошие девочки попадают в Ад (СИ) - Индиви Марина

За ночь ничего существенно не изменилось, разве что черную полосу неба сверху сменила серая. Зевнув, я устроилась на подоконнике, игнорируя урчащий желудок. Мне не хотелось контактировать с местными обитателями, но пришлось.

— Завтрак, принцесса, — сообщил громила, вошедший ко мне с подносом. Следом за ним появилась девушка-глаза-в-пол, которая тащила чехол. — И твое платье для ужина. Цацки потом принесут. Туфли тоже. Какой у тебя размер?

— Тридцать шесть, — автоматически ответила я.

Еда пахла так умопомрачительно, что желудок отказался дальше изображать гордую узницу (учитывая, что я не ела со вчерашнего утра) и буквально заставил меня подбежать к столику. Дверь за бугаем и горничной снова закрылась, но я этого даже не услышала, вгрызаясь в теплый, пропитанный маслом круассан.

Полдня я пыталась строить теории, зачем понадобилась на этом ужине (вряд ли Петрович испытывал недостаток в красивых женщинах всех мастей), но потом сдалась, понимая, что ни одна из них не проходит проверку на мою собственную логику. Поскольку заняться здесь было все равно особо нечем, во второй половине дня я отказалась от уютных объятий халата, переоделась во вчерашнюю пижамку, сделала комплекс растяжки и пошла рассматривать платье.

Оно оказалось коротким, но прилично коротким. Зато с неприлично открытой спиной. Еще быть чуть ниже — и стали бы видны шрамы, которые мне оставил Роб. Нежное, из удивительно приятной ткани, оно стоило целое состояние. Я увидела бирку бренда и только хмыкнула. Ну да, определенно от меня на этой встрече что-то зависело, иначе зачем меня одевать, как на Красную дорожку или на вручение Оскара?

Часов в пять мне принесли легкий перекус: орешки, ягоды и сухофрукты. А спустя полчаса ко мне зашла визажист, девушка примерно моего возраста. Я понимала, что говорить с ней о помощи не стоит (если я не хочу, чтобы на свалке оказалась либо она, либо я), но не могла не попытаться.

— Вы давно на него работаете? — спросила, когда оказалась в кресле перед зеркалом.

Девушка метнула на меня обеспокоенный взгляд.

Да. Похоже давно. Я не стала продолжать, тем более что говорить, когда тебе делают макияж — нереально. Господи, это было так давно… так давно я в последний раз могла пригласить к себе визажиста или сама ходила на макияж и укладку. Я научилась все делать своими руками гораздо быстрее, чем многие учатся этому с детства: когда привыкаешь выглядеть на все сто с рождения, перестать просто невозможно. Я научилась собирать модные луки с вещей на маркетплейсах и перестала считать, что стильно выглядеть можно только в брендах. Судьба здорово щелкнула меня по носу (и по заднице, но опустим детали), сейчас же меня будто швырнуло назад в прошлое. В те дни, когда я была любимой папиной дочкой, когда для меня делалось все и прощалось тоже все.

— Вы очень красивая, — сказала девушка, наконец. Видимо, чтобы сгладить неловкость от своего молчания.

— Спасибо.

Когда-то я принимала комплименты как должное. Как то, что мне дано по тому же самому праву рождения. Без малейшего намека на благодарность, просто потому что мне все были должны, как мне тогда казалось. Так вот, мне казалось.

— Лишним макияжем мы вас только испортим. Вам достаточно легкого образа даже на вечер, — воодушевившись моим ответом, продолжала она. — Согласны?

— Согласна.

Образ у нее и впрямь получился чудесный. Светлые тона, никаких броских, кричащих или вызывающих оттенков, при том, что это был не нюд. И все же можно было сказать, что я почти без макияжа: сейчас в отражении я напоминала себе девочку, которой была когда-то. До встречи с мужем.

Правда, глаза не спрячешь, и в них отражалось все остальное. Я отвернулась от зеркала, поблагодарила визажистку. Пока она собирала косметику, я влезла в туфли: высокий каблук визуально подтянул мой рост, потому что вообще-то его во мне было не так уж много — всего лишь метр шестьдесят четыре. Надела серьги, легкие, но тоже брендовые и тоже безумно дорогие и изящное тонюсенькое колье с капелькой, стекающей к ложбинке между грудей. Точнее, у любой другой он бы стекал, с моим телосложением и первым размером эта капелька просто аккуратно легла на светлую кожу.

Не прошло и пары минут, как визажистка ушла, когда ко мне заглянул знакомый уже бугай. Тот, который увез меня из дома:

— Пошли, там только тебя не хватает.

— Там — это где? — не удержалась от шпильки я.

— Поговори мне тут.

Впрочем, долго гадать не пришлось. Роскошными коридорами (в этом доме все было роскошным, оставалось только представлять, сколько средств вбухано в ремонт) мы вышли к столовой, которая тоже была роскошной. Еще на подходах я услышала немецкую речь, слишком резкую и сильную, чтобы ее перепутать. Болтал Петрович, но, когда мы с сопровождающим вошли, я ударилась о совершенно иной взгляд.

Холодный, как арктические льды, жесткий, сильный, подавляюще-властный. Он тоже врезался в меня, и на миг показалось, что мне стало нечем дышать. Как от порыва морозного ветра зимой.

— Ich habe es für dich ausgesucht. Gefällt dir mein Geschenk?* — сказал Петрович, но я, разумеется, ничего не поняла.

Только почувствовала как сердце ударилось о ребра: под этим пронизывающим, ледяным подавляющим взглядом. Под взглядом, от которого не то хотелось сбежать, не то приблизиться к его обладателю, как на невидимом поводке.

*(нем.) Я нашел ее специально для тебя. Как тебе мой подарок?

Глава 3

Мужчина смотрел на меня в упор. Я бы сказала «пялился», но это совершенно не вязалось с его обликом. Он меня рассматривал. Изучал. Словно просчитывал варианты, в каждом из которых мне ничего хорошего не светило, и его взгляд становился все холоднее, холоднее и холоднее. С тем же успехом можно было прикладывать к коже лед. Ото льда может быть жарко. Может быть холодно. Ото льда можно получить ожог, и все это сейчас я разом испытала, умноженное на сто. На тысячу. На сотни тысяч. Только когда он отвернулся, я смогла вдохнуть. Вдох получился рваный, но, к счастью, его никто не услышал.

— Gut*1, — сказал он, и мой вздох утонул в его низком, резком голосе.

Так звучал немецкий в фильмах, так звучал голос главного героя, когда я читала «Триумфальную арку». Я подумала об этом, а еще о том, что надо было выбирать вторым языком немецкий, а не французский. По крайней мере, тогда сейчас я бы не чувствовала себя так по-идиотски. Хотя это слово я поняла: он бросил короткое резкое «Хорошо», как выплюнул. С тем же успехом можно было швырнуть что-нибудь в лицо мне или питерскому Корлеоне.

— Sie kann kein Deutsch,*2 — произнес Петрович.

А после кивнул мне на стул. Я должна была сидеть напротив этого немецкого монстра, холод от которого исходил такой, как если бы я сидела рядом с открытым холодильником или напротив распахнутого окна. Впрочем, на меня он все равно больше не смотрел, и это помогло немного расслабиться. Относительно. Зачем я им понадобилась, я до сих пор не понимала, но, к счастью, манерами Бог не обделил и обделаться в их глазах мне не грозило. Ни с устрицами, ни с улитками, ни с пастой и остальной средиземноморской кухней.

Мне казалось, в Германии любят мясо, но то ли Петрович решил выпендриться, то ли мне казалось, потому что сегодня на столе были морепродукты, рыба и все соответствующее. Вино, которое подали к блюдам, отличалось совершенным, уточенным, подчеркивающим их вкус ароматом.

Из разговора этих двоих я выяснила разве что они деловые партнеры (Geschäftspartner*3) и имя мужчины, сидящего напротив меня: Лукас. Ему не шло. По крайней мере, мне так казалось, Лукас — это что-то более мягкое. Сочетание его резких черт, широких плеч, высоты роста, ледяных глаз наводило на мысль о викингах с такой же резкостью в именах, как и во внешности.

Но, по крайней мере, я могла его рассмотреть: тот факт, что он на меня откровенно пялился, давал мне карт-бланш в отношении «пялиться на него». Я могла его хоть облапать взглядом, и впервые за долгое время мне захотелось смотреть на другого мужчину. Не на мужа. Geschäftspartner Петровича обладал тем опасно-притягательным шармом, который притягивает женщин, словно магнитом.