Игра титанов: Вознесение на Небеса (ЛП) - Райли Хейзел

Перед глазами мелькает голубая копна волос. Посейдон стоит слева от меня, лицо его непроницаемо. На нём голубая пижама с морскими звёздами, рыбами и ракушками.

— Всё будет с ним нормально, Ко, — говорит он.

Я всегда ненавидела эти пустые фразы: «Всё будет хорошо», «Ты увидишь, он справится».

— Как ты меня назвал? — вырывается у меня.

Посейдон бросает короткий взгляд:

— Ко. От Коэн.

Сбоку кто-то нарочно кашляет.

— Паршивое прозвище, — замечает Гермес. — Слыхал и получше.

Посейдон только улыбается, даже не думая обижаться:

— Получше, как твоё?

— Именно! — вскидывается Гермес, но тут же каменеет, кадык дёргается, он пятится на шаг. — Я… просто считал это милым прозвищем, вот и всё.

— Ты что, ревнуешь Хейвен? — добивает его Посейдон, словно других проблем у нас нет.

Я встречаюсь глазами с Гермесом. Он сразу прячет взгляд.

— Я? Нет. — Но выглядит он точь-в-точь как ребёнок, у которого отняли игрушку. — Лучше бы ты нырнул в аквариум в гостиной и помолчал.

Лицо Посейдона светлеет, словно он услышал нечто великое. За его спиной Зевс и Арес синхронно закатывают глаза.

— Я видел ваш аквариум! Классный, рыбы там шикарные!

— А что ещё можно найти в аквариуме, кроме рыб? — тянет Хайдес, смертельно скучающим голосом.

Но Посейдону всё нипочём. Он обращается к Хайдесу, Гермесу и Аполлону:

— Я даже имена вашим рыбкам придумал.

Аполлон морщится:

— Если ты ждёшь, что мы спросим, какие именно, зря надеешься. Никому не интересно.

— Платидку я назвал «Роберт Платтинсон», — сообщает он совершенно серьёзно.

Прежде чем он успевает продолжить, Зевс зажимает ему рот и бросает нам извиняющийся взгляд:

— Спасибо, Поси. А теперь можем вернуться к брату Хейвен, который в коме и борется за жизнь?

Я замечаю, как Гермес едва сдерживает смех.

Краем глаза улавливаю движение в палате. Врач снова проверяет Ньюта, пролистывает карту в руках. Через пару минут он кивает — можно входить. Я бросаюсь к двери, нажимаю ручку с такой силой, будто от этого зависит результат. Слышу шаги Лайвли за спиной и тут же замираю.

— Аполлон остаётся снаружи, — объявляю ровным тоном.

Несколько секунд тишины.

— Почему? — спрашивает Хайдес.

Он тоже должен бы остаться… но без него я не могу. Как бы ни разъедала меня злость, мне необходимо знать, что он рядом. Что, если я подниму глаза, они встретятся сразу с его — устремлёнными на меня, как всегда.

— Потому что это он впихнул Ньюта в лабиринт, — наконец отвечаю.

— Он сам хотел туда, — возражает Аполлон, и я вздрагиваю: не ожидала, что он осмелится заговорить. Он больше даже не пытался быть рядом. — Он сам сделал свой выбор. Так же, как и ты много раз в последние месяцы. Он тоже не был согласен с твоим.

Я стискиваю кулаки.

— Да, но ты его обманул. Ты воспользовался моим паническим приступом, моим отчаянным «помоги» — и впихнул его внутрь, перекрутив мои слова.

— Ты полный кусок дерьма, — вмешивается Арес с нарочито вежливым тоном. — Спасибо, что сделал это, — добавляет уже тише, но достаточно громко, чтобы я услышала. — Мой план Б был закинуть его себе на плечо и швырнуть в кусты лабиринта.

— Арес… — окликаю я, но осекаюсь. Нет смысла его ругать или оскорблять. Для него это было бы только развлечением.

Он тут же возникает в поле зрения, наклоняется вперёд. Стоит за моей спиной, ближе даже, чем Хайдес. Его подбородок касается моего плеча, он поворачивает голову так, что мы оказываемся лицом к лицу. И улыбается:

— Хочешь мне что-то сказать, Коэн?

— Прекрати, — рявкает Хайдес.

Арес подмигивает и поворачивается к нему:

— Отвали, я флиртую с твоей девушкой. Невоспитанный ты, Хайдес.

Из груди Хайдеса вырывается низкое рычание, больше похожее на звериное. Прежде чем он успевает что-то сказать, я влезаю между ними:

— Хватит уже, оба! — срываюсь я. — Мой брат подключён к больничным аппаратам, а вы двое выясняете отношения из-за меня. Хватит!

Оба опускают головы. Из-за плеча Ареса появляется Зевс и кивает с удовлетворением, будто одобряет, что я навела порядок.

Я захожу обратно в палату под взглядом врача, который явно видел наш спектакль. И пусть он смотрит на нас как на сумасшедших, мне всё равно. В конце концов он протягивает руку:

— Я доктор Куспиэль. Полагаю, ты сестра Ньюта?

Я пожимаю руку:

— Хейвен. — И сразу в лоб: — Как он?

У доктора густые седые волосы, но почти нет морщин на лице. Его глаза — ярко-зелёные точки за толстой оправой очков.

— Ньют в коме.

— Ну, могло быть хуже, — комментирует Арес.

Я зажмуриваюсь, собирая остатки терпения. Нет сил отвечать ему. И с облегчением наблюдаю, как Зевс хватает его за ухо и оттаскивает подальше. Ко мне подходят Хайдес и Гермес, следом — Посейдон.

— Что значит «в коме»? Он проснётся? У него необратимые повреждения? С ним всё плохо?

Доктор с усталой улыбкой снимает очки и трет переносицу:

— Ты знаешь, что такое кома?

Я хмурюсь. Мне нужны факты о здоровье брата.

— Состояние бессознательности. Так что с ним?

Он будто и не слышит меня:

— Само слово «кома» происходит от греческого kôma, что значит «глубокий сон». Это состояние, когда человек не может проснуться, не чувствует боли, не реагирует на свет и звуки, не спит и не бодрствует, не способен ни на что.

В углу раздаются аплодисменты:

— Спасибо, познавательно, но мы не на лекции по медицине, — вставляет Арес.

Доктор его игнорирует и вздыхает:

— Причин комы множество. В случае Ньюта — это передозировка лекарств. К сожалению, довольно частая история.

Я замираю. Передозировка? Ньют? Он никогда не злоупотреблял таблетками. Всегда выбирал травы и чаи, отчитывал меня за то, что я глотала обезболивающее при любой мелочи.

— Какими именно лекарствами?

— Судя по анализам, смесью Прозака и Эфексора, — поясняет он. — Это оба антидепрессанты. Ему невероятно повезло, что он не умер, учитывая дозы.

Я смотрю на лицо брата. Он спокоен, будто ничего не происходит, лишь мерные «бип» аппаратов нарушают тишину.

— Какие побочные эффекты?

— Деменция, спутанность сознания, бред, затуманенное зрение, провалы памяти, галлюцинации.

Меня скручивает тошнота. Вперёд выходит Посейдон:

— А если это Кронос? Если он подкармливал Ньюта этим коктейлем, чтобы загнать в лабиринт? Тогда понятно, почему тот так рвался играть вместо Хейвен. Он был обдолбан таблетками.

— Логично, — бормочет Гермес. — Но уж слишком просто.

Зевс что-то говорит, но я не слушаю. Слова Посейдона складываются в картину, и я прихожу к другой, куда более страшной мысли:

— Нет, — вырывается у меня слишком громко. — Эти таблетки дали ему не для того, чтобы он вошёл. А для того, чтобы забыть, что он там увидел.

Все разом понимают. Первым соглашается Хайдес:

— Чёрт. Конечно. Чтобы стереть память об игре. — Он трёт волосы. — С галлюцинациями и бредом всё, что он расскажет, будет мусором. Его память отравлена.

Доктор Куспиэль стоит в стороне, явно стараясь не слушать. Неловко кашляет, кладёт карту на тумбочку и прячет руки в карманы.

— Я ещё зайду проверить его. Сообщу о любых изменениях.

— Он очнётся? — окликаю я.

Он задерживает на мне взгляд.

— Есть шкала оценки глубины комы — шкала Глазго. Там три показателя: открытие глаз (1–4 балла), двигательная реакция на команды (1–6), словесная реакция (1–5). От трёх — глубокая кома, до пятнадцати — полное сознание.

Арес зевает и имитирует, будто вонзает нож в грудь от скуки.

— Сколько у Ньюта? — спрашивает Хайдес.

— Три за речь: иногда мычит. Два за открывание глаз. И один за движение — самый низкий балл. — Он кивает на брата. — К тому же его правая рука сжата в кулак. Мы пытались разжать — безуспешно.

Я всматриваюсь в руку Ньюта. Действительно: одна ладонь раскрыта на простыне, а вторая — крепко сжата.