Блэкторн (ЛП) - Джессинжер Джей Ти

Я думаю об этих оскверненных куклах, качающихся на ветвях срубленного мной клена, и содрогаюсь. И тут ко мне приходит осознание, которое переворачивает всю ситуацию с ног на голову.

Тетушки должны переехать ко мне на Манхэттен.

Здесь их ничего не держит, кроме Кью, которого, я уверена, можно было бы уговорить переехать с ними, если бы они этого захотели. Зачем оставаться там, где тебе явно не рады?

Даже если моя теория неверна и им не грозит ничего, кроме скуки на воскресной службе каждую неделю, зачем продолжать подвергать себя таким очевидным предрассудкам, страхам и подозрениям?

Ладно, все дело в гордости.

А еще у нас есть упрямство. Мы славимся им.

И немного дерзости. Нам не нравится, когда нами помыкают. Мы стоим на своем и сражаемся, даже когда разумнее сдаться.

Если у женщин из семьи Блэкторн и есть какая-то общая черта, то это точно не покорность.

Мы – изгои и нарушители спокойствия, недовольные и непонятые, гордые и дерзкие. Мы цепкие, как ежевика, и у нас столько же острых шипов, и если вы сожмете нас слишком сильно, капли вашей крови из проколов, которые мы сделаем, будут напоминать вам о том, что нужно быть осторожными.

Даже наши волосы неукротимы. Как и наши сердца. Как и наши тела. И если цена, которую мы платим за свое нестандартное поведение, – это презрение тех, кто ведет себя более возвышенно и менее порядочно, то так тому и быть.

Мы Блэкторны. Мы странные, мы дикие, и нам все равно, что вы об этом думаете.

Поддавшись порыву, я беру телефон и набираю Ронана. Он отвечает после первого гудка.

— Привет, Мэйвен. — Когда я не отвечаю достаточно быстро, он спрашивает: — Ты в порядке? Что случилось?

Он так хорош в обмане. Его голос действительно звучит обеспокоенным. Конечно, беспокоится, ведь он точно знает, как это повлияет на меня.

Я сглатываю, вдыхаю, выдыхаю и чувствую, как сильно и больно бьется мое сердце.

— Если я задам тебе вопрос, будешь ли ты честен со мной?

Ронан колеблется.

— Возможно. А может, и нет. Зависит от того, о чем ты спросишь.

— Хорошо. По крайней мере это честный ответ. Спасибо.

— Прежде чем ты спросишь меня о чем бы то ни было, у тебя проблемы?

Я думаю, что на это ответить.

— Полагаю, это зависит от того, что ты подразумеваешь под проблемами.

— Тебя арестовали?

— Нет.

— Ты пострадала?

— Нет.

— Тебя что, держит на мушке банда голых цирковых клоунов, которые требуют, чтобы ты отдала им свои удобные туфли и отвратительную одежду?

— Нет. Перестань пытаться меня рассмешить.

— Прости. Нет, это была ложь. Я не прошу прощения. Мне нравится твой смех. Он похож на солнечный свет.

Мы оба молчим, пока я не спрашиваю: — Что это было, черт возьми?

— Понятия не имею, — усмехается Ронан. — Мне это только что пришло в голову.

— Это было очень странно.

— Говорит очень странная женщина.

— Вообще-то, я поэтому и звоню.

— Потому что ты наконец-то поняла, какая ты странная?

— Нет, я всегда это знала. Чего я не понимаю, так это почему тебя тянуло к такой, как я. Я имею в виду, мы же полные противоположности.

Он понижает голос.

— Это из-за твоего бывшего, не так ли? Из-за того богатого, гениального ученого, с которым ты рассталась до того, как приехала сюда.

— Я не буду говорить о том, насколько странным было это предположение, и просто скажу «да». И, возможно, я соврала о том, что он богат, потому что знала, что это тебя разозлит. Я поступила неправильно. Прости.

Я ожидаю колкого ответа, но Ронан удивляет меня задумчивым молчанием.

— Спасибо. Я тоже кое-что утаил.

— Что именно?

— Я бы никогда не потащил тебя в суд, чтобы увидеться с Беа. Я бы не стал подвергать тебя такому испытанию. Я сказал это, потому что был зол и расстроен, и я, черт возьми, знаю, что ты лжешь мне о том, что она не моя дочь, и это сводит меня с ума. — Его голос становится тише. — Я хочу стать отцом, Мэйвен. Ее отцом.

Это была ложь или правда? С ним никогда не угадаешь. Каждое его слово вызывает подозрения. Мне нужно расслабиться перед этим разговором, поэтому я откидываюсь на кровать и смотрю в потолок.

— Это не признание вины, но поставь себя на мое место. Подумай об этом со всех сторон. О прошлом, настоящем, моей семье и твоей. Если бы ты был на моем месте, ты бы хотел, чтобы такой человек как ты был отцом твоего ребенка?

— Неважно, чего хотим мы оба. Важно то, что будет лучше для Беа.

— Дай мне секунду, чтобы глубоко вдохнуть и не накричать на тебя.

— Я знаю все причины, — говорит Ронан уже мягче, — по которым ты не хочешь, чтобы я вмешивался. Знаю, как я все портил вместо того, чтобы улучшить. Ты ничего мне не должна, и ты можешь подумать, что я ничего не могу предложить нашей дочери, но это не так.

— Например, что? Деньги? Нас они не интересуют.

— Серьезно? Неужели ученый-биолог так хорошо зарабатывает? Потому что, насколько я знаю, обучение в Лиге плюща стоит сотни тысяч долларов.

Я усмехаюсь.

— Не все хотят учиться в Гарварде, мистер Претенциозный.

— Я бы учредил для нее трастовый фонд. Беа могла бы поступить в любой колледж, какой захочет.

— Она достаточно умна, чтобы получить стипендию в любом месте, куда бы она ни поступила.

Разозлившись, Ронан резко отвечает: — Деньги – это не корень всех зол, как ты думаешь.

— Я не считаю их злом, я просто не думаю, что они являются чудодейственным лекарством от всего, чем их пытаются сделать. Посмотри на себя, например.

— А что я?

— У тебя такой большой современный дом. Дурацкая дорогая машина. Вся твоя одежда сшита из частей животных, находящихся под угрозой исчезновения. — Он вздыхает. Я не обращаю на него внимания. — У тебя больше денег, чем у кого-либо к востоку от Скалистых гор, но ты все равно несчастлив.

Его молчание отзывается эхом тысячи невысказанных слов.

— Прости, если я была груба. Я не хотела тебя обидеть.

— Я знаю. Ты права. Я не счастлив. Но это связано не с деньгами, а с тем, кто я есть.

Я хмурюсь.

— Что ты имеешь в виду?

Когда Ронан не отвечает, я начинаю терять терпение.

— Мы же честны друг с другом, помнишь?

— Я сказал, что попробую, в зависимости от того, о чем ты меня просишь.

— Почему ты так странно говоришь? Что случилось?

На другом конце провода слышится какой-то шорох, как будто он садится в кресло. Затем снова повисает напряженная тишина.

— Мне плохо, — очень тихо говорит Ронан.

У меня учащается пульс.

— Плохо? Насколько плохо? Что с тобой?

Его голос становится ровным.

— Мне не стоило ничего говорить.

— Ты умираешь?

— Не в данный момент.

Когда он усмехается, я испытываю облегчение, но в то же время злюсь.

— Это не смешно. Я хочу знать, что случилось.

У Ронана снова резко меняет настроение, и он сердито рычит: — Почему для тебя это так важно? Я думал, ты меня ненавидишь.

— Я снова снизила уровень до сильной неприязни. Пожалуйста, скажи мне, что происходит.

— Я скажу тебе, как только ты признаешь, что Беа – моя дочь.

Я вздыхаю.

— Это бессмысленно. Я же сказала тебе, что она не твоя. У тебя нет никаких доказательств обратному. Ты предлагаешь оплатить обучение чужой дочери в колледже без всякой на то причины.

— Если ты думаешь, что у меня нет причин, это не значит, что их нет.

— Боже мой. Ты что, хочешь, чтобы у меня подскочило давление?

— Только если тебя это заводит.

— Я сейчас повешу трубку.

— Когда ты снова приедешь ко мне домой, чтобы заняться сексом из ненависти?

— Никогда!

Игнорируя мой ответ, Ронан рычит: — Потому что я обязательно постелю на кровать чистое белье. Я не менял его с тех пор, как ты была здесь. Мне нравится, что оно пахнет тобой.

Я отключаюсь и лежу на кровати, пока мое дыхание не становится ровным, а сердцебиение – нормальным. Все это время я задаюсь вопросом, что с ним могло случиться и почему меня это волнует.