Дело смерти (ЛП) - Халле Карина

— Обещай, что не пойдешь гулять в лес! — кричит она, пытаясь ухватиться за меня и распластавшись на причале. — В лесу есть глаза!

— Присмотрите за ней, — говорю я Раву и Мунавару. — Я серьезно.

Мунавар отдает честь, якобы говоря «есть, сэр».

Я пошатываясь спускаюсь по причалу мимо «Митрандира», но яхта по-прежнему погружена во тьму. Возможно, он засиделся допоздна в своем кабинете.

Но я все еще достаточно в себе, чтобы понимать: навестить его сейчас — очень плохая идея. Так что, кое-как пройдя вверх по трапу, который теперь круче из-за отлива, я направляюсь прямиком в домик, через общую гостиную. Нур и Тошио играют в нарды у камина, я машу им рукой, прежде чем подняться по лестнице.

Немного медлю перед тем, как открыть дверь, давая призракам время спрятаться, а затем вхожу внутрь.

Щелкаю выключателем, хотя могла бы поклясться, что оставила свет включенным именно для этого, и осматриваю комнату. Все выглядит нормально. Подхожу к прикроватной лампе и включаю ее для дополнительного света.

Затем медленно начинаю раздеваться. Снимаю худи, водолазку и лифчик, затем стягиваю лосины и бросаю их на кровать. Потом иду к комоду, достаю пижамную кофту и натягиваю ее через голову. Шорты я сегодня утром облила кофе, так что они валяются в углу комнаты в ожидании дня стирки.

Иду к раковине в ванной, беру баночку с очищающей пенкой и втираю его в лицо, глядя на свое отражение в зеркале. Глаза немного стеклянные, я выгляжу изможденной. Надеюсь только, что завтра не будет похмелья.

Смываю пенку, мысленно отмечая, что нужно выпить больше воды. Промокаю лицо полотенцем, когда слышу за спиной глухой стук.

Замираю.

Сердце бешено колотится.

Медленно, очень медленно, я поворачиваюсь, чтобы посмотреть.

Комната пуста.

Выхожу из ванной и оглядываюсь, гадая, что могло издать этот звук, и замечаю, что вся моя одежда лежит посреди пола.

Я смотрю на нее в недоумении. Могу поклясться, что сложила ее в кучу на кровати.

А мое худи почти полностью засунуто под кровать, торчат только рукава.

Делаю глубокий вдох, пытаясь успокоить свое сердце, подхожу и останавливаюсь.

А что, если под кроватью что-то есть?

Я знаю, что это глупая мысль — с чего бы там кому-то быть?

Но не могу с собой ничего поделать. Мурашки бегут по рукам, тело леденеет.

«Просто встань на колени и загляни под кровать».

Смотрю на худи.

Я не могу этого сделать.

Приседаю и быстро хватаюсь за рукава.

Как раз в этот момент из-под кровати прямо на мою руку выползает большой, жирный паук.

Я вскрикиваю и отшатываюсь, больно ударяясь о стену так, что картина с вороном падает на пол. Паук, тоже испуганный, проворно скрывается обратно под кроватью.

— Господи, — ругаюсь я, прислонившись к стене и прижав руку к груди. Я бросаю взгляд на картину, надеясь, что не разбила ее.

Но… с ней что-то не так.

За ней что-то закреплено.

Круглый черный металлический предмет.

Я наклоняюсь, поднимаю картину и внимательно разглядываю ее с обратной стороны.

Затем переворачиваю рамку и изучаю ее.

Вблизи я замечаю, что один из черных глаз ворона неестественно блестит.

Ужас сковывает.

О боже. Только не говорите мне, что…

Я снова переворачиваю ее и пытаюсь оторвать черный предмет. Мне приходится дергать и скручивать, и наконец он поддается, разрушая часть картины в процессе, но я хочу знать.

Бросаю картину на пол и поворачиваю объект в руке, замечая сбоку USB-порт, вглядываюсь в линзу.

Кто-то установил в моей комнате гребаную камеру.

Хватаюсь за живот, меня тошнит. Кладу камеру в карман пижамной кофты, затем подхожу к другой картине на противоположной стене, над изголовьем. В центре морской звезды тоже глянцевая линза. Я срываю ее со стены и вырываю камеру.

Оглядываюсь в панике, гадая, где еще они могут быть.

Светящиеся грибы.

Я подбегаю к ванной и снимаю со стены вышитую картину.

На обратной стороне рамки нет камеры, но есть маленький круглый микрофон.

Кто-то наблюдал за мной.

Подслушивал меня.

Шпионил за мной.

Сталкерил меня.

И в глубине души я знаю, кто это.

Кинкейд.

ГЛАВА 18

Я не трачу времени зря.

Надеваю тапочки и халат и выбегаю из комнаты, даже не удосужившись запереть ее. Какой смысл, если такие, как Кинкейд, могут войти в любое время, когда им вздумается?

Несусь вниз по лестнице, мимо Нур и Тошио, все еще играющих в нарды, которые с любопытством наблюдают, как я пробегаю мимо без штанов. С причала доносится пьяное пение, но я направляюсь к северному общежитию, надеясь найти Кинкейда в его кабинете. Если он на своей яхте, несмотря на вечеринку у причала, что ж, возможно, придется подождать. Меньше всего мне хочется устраивать сцену на глазах у всех.

Северное общежитие не заперто, я захожу внутрь, закрывая за собой дверь. Спешу по коридору и в отчаянии стучу в дверь кабинета Кинкейда.

Я тяжело дышу, все еще пьяная, все еще в ярости, и знаю, что мне нужно взять себя в руки, успокоиться и разобраться с этим спокойно, но я не могу. Мне кажется, что все, через что я проходила последние недели, достигло точки кипения.

Не успеваю я сделать глубокий вдох и сосчитать до десяти в обратном порядке — предпринять последнюю отчаянную попытку обуздать свою ярость, — как дверь распахивается, и на пороге появляется Кинкейд.

Я ненавижу то, как он чертовски хорошо выглядит, даже работая допоздна. Черная рубашка немного расстегнута, рукава закатаны, его темные волосы всклокочены, будто он постоянно проводил по ним руками. Его выражение лица слегка безумное, дикая озабоченность, которая отрицает любую профессиональную дистанцию между нами.

— Сидни?

— Мне нужно поговорить с тобой, — выдыхаю я, гнев перехлестывает через край, когда я врываюсь в комнату, проходя мимо него.

Он закрывает за мной дверь, а я с размаху шлепаю рукой по его столу, выкладывая две камеры и микрофон.

— Что это?! — я ору, резко оборачиваясь к нему лицом. — Скажи мне, что это! И не смей, блядь, врать мне.

Он быстрыми шагами подходит ко мне, но, как только замечает их, его шаги замедляются. Он останавливается передо мной, резко вдыхая.

Внимательно слежу за его лицом. Я узнаю ложь, как только увижу ее.

Он встречается со мной взглядом и сглатывает. При тусклом свете его кабинета, освещенного лишь парой свечей, источающих аромат сандала, и лампой в углу, его глаза цвета грозового неба отражают то, что я чувствую внутри.

— Я могу объяснить, — наконец, говорит он, облизывая губы.

— Тогда объясни, — огрызаюсь я, откидываясь на его стол и скрещивая руки на груди. — Объясни, почему в моей комнате, блядь, камеры. Ты следил? Эверли? Майкл?

— Это был я, — говорит он. Сообщая это так просто, без тени раскаяния.

Я стискиваю зубы, фыркая носом.

— Они знают?

Он смотрит на меня мгновение, затем качает головой.

— Они не знают. Если ты захочешь доложить обо мне им, я полностью понимаю. Мое… изучение … нелегальное.

— Изучение? — переспрашиваю я. — Ты называешь это изучением?

— Тогда, наблюдение, — поправляется он.

Я смотрю на него, разинув рот.

— Ты нарушил мое личное пространство! Что ты делал, просто сидел у себя в кабинете и смотрел, как я раздеваюсь? Смотрел, как я сплю? — ужас накрывает меня с новой силой. — О боже, ты знал, что у меня эротические сны! Ты видел это! Ты слышал это!

Он ничего не говорит. Его лицо остается таким бесстрастным, что я не могу сдержать себя. Гнев прокатывается по мне, как землетрясение; моя ладонь взлетает и со всей силы бьет его по лицу.

Звук оглушительно отдается в комнате, моя ладонь горит, пронзаемая острыми вспышками боли.

Его ноздри раздуваются, но он принимает удар.

Он не раскаивается, и выражение его лица не меняется.

Он просто стоит и принимает это.