Кровь песков (ЛП) - Грейсон С. К.

Есть. Адениум — редкие цветы пустыни. Сорвал лепестки, растёр между пальцами, сбросил в воду.

Яд гадюк рушит в крови то, что её свёртывает. Лепестки адениума возвращают это.

Стараясь не дрожать, влил цветочную кашицу Киру между губ. Глотка дёрнулась; ей было трудно, но жажда помогла — она проглотила. Язык слизнул остатки с кровавых губ.

По уму — съесть весь цветок. Но в таком состоянии я её не заставлю. Пусть будет так. Через пару часов пойму — подействовало или нет. Сейчас — снова на спину и вперёд.

Солнце уже клонилось к горам — теперь их было видно далеко впереди — когда Кира шевельнулась у меня на плечах. Первый признак жизни, кроме поверхностного дыхания и редкого кашля.

Я остановился и опустил её на песок. Что-то сжато-жёсткое внутри меня разжалось, когда я увидел: кровь из носа и рта больше не течёт. Адениум сработал. Она выживет — а значит, пора расходиться. Я спас её от чужой подлости ради своего имени, но она всё ещё соперник.

Я постоял, глядя на неё. Может, до Келвадана она и не дойдёт. Но если у меня был какой-то долг за собственную шкуру (я таких счетов не люблю), он погашен. Она снова может быть просто врагом, как бы ни тянула мою магию.

Веки дрогнули — она близко к пробуждению. Я вздрогнул. Засиделся. Длинными шагами пошёл к горам и к городу у их подножья — от женщины, распластанной в песке.

Я предпочёл не думать, почему сижу на жерди у ограды конюшенного загона на окраине лагеря и точу саблю. Скажем так: Алза соскучилась — мы были врозь почти три дня — я хотел проверить её самой. Я люблю сам ухаживать за лошадью, и мысль о том, что королевский конюший в это время смотрел за Алзой, царапала. Хотя знаю лучше многих: он обращается с лошадьми безупречно.

Конечно, моё торчание у кромки лагеря никак не связано с тонкой струйкой соперников, доползающих к воротам Келвадана из пустыни.

Когда стемнеет, всадники прочешут пески — соберут оставшихся. Их снимут с соревнований. Кто-то и вовсе не вернётся.

Сабля блестела так, что ей можно было бриться, когда знакомая фигура показалась на линии барханов. У всех на них песчаная корка и усталый сутулый шаг, но упрямство в этой шаркающей походке я узнал сразу.

Кира дошла.

Я спрыгнул, ещё до того, как она миновала ворота, и вернулся к своему шатру. Зефир опустился мне на плечо — доволен, что снова не один.

А мне нужно готовиться к следующему испытанию. Больше ни единой помехи. Как далеко ни прорвётся эта дикая песчаная рысь — в поединках я её уложу и стану Чемпионом Пустыни.

Глава 20

КИРА

Сабля налипала к вспотевшей ладони под дневным солнцем, и хват казался чужим — от этого у меня скрипели зубы. За несколько коротких месяцев я привыкла к клинку, с которым тренировалась у стражи, и теперь выданная на следующий этап Испытаний тупая, казённая сабля сидела не так — баланс уезжал, рука протестовала.

Всё же я была рада, что на этот раз меня не собирались усыплять и бросать умирать в пустыне, а дали противника, которого можно встретить оружием. Я до конца так и не поняла, как вернулась в город живой: из памяти выпал кусок пути, как будто я бродила в лихорадочном тумане. Что бы ни свалило меня, оно вышло из крови, и я очнулась дрожа — и далеко не у того источника, где отключилась, — посреди ночи.

Невен с Адерин настояли на лекаре, но тот не нашёл во мне ничего, кроме усталости и обезвоживания. Пару дней отдыха между состязаниями — и порядок. Невен списал моё чудесное исцеление на благоволение пустыни. Я сомневалась.

Я натянула капюшон ниже — закрыть лицо от пекла сверху. Это солнце можно обернуть против противников, если встать верно, и я благодарила пески за чёрную полосу краски, которую Невен провёл мне через глаза, прежде чем я явилась в лагерь: она впитает худшие лучи.

Последние участники стекались на большой ровный круг — площадку боя, отмеченную для схватки и окружённую зрителями. Отсеяли многих, но всё же я насчитала около пятидесяти.

Стоило королеве Гиневре подняться по ступеням на временный помост у дальнего края арены, как над толпой пролёг шёпот и стих.

— Мы бросаем вызов всем оставшимся: общее побоище. Кого задели — выходит с арены. Последние шестнадцать проходят дальше, — возглас прозвенел торжественно, и она приподняла руки; на запястьях вспыхнули золотые браслеты. — Сражайтесь честно и храбро, в духе пустыни.

Бойцы переминались, примерялись к весу оружия, косились на соседей. Шестнадцать — это уже дуэли. Я среднего роста, и почти все всё равно брали массой, даже при том, что я месяцами доедала Адерин с Невеном.

Пока судьи становились по краю арены через равные промежутки, зрители теснились, вытягивая шеи. Звенели мошны — делали ставки.

Я подняла саблю в высокий «навстречу», остриё вперёд, левую ладонь — вынесла вперёд. Мы вдохнули разом. Момент вытянулся — как струна.

Лязг.

Королева ударила в гонг — и я рванула. Шум тупой стали и рычание усилия прорезали воздух, со всех сторон полетели вскрики. Мой первый выпад врезал в бойца в синем капюшоне — так быстро, что я сама удивилась. Он повёл клинок на парирование, но я нырнула остриём под его сталь и ударила в грудь.

Воздух вышибло — он охнул, схватившись за грудину. Другую руку поднял — сдаётся. Я не стала досматривать, как он покидает круг. Разворачиваясь к следующему, махнула, не успев как следует нацелиться.

Руки двигались сами, раздражение к оружию вылетело из головы. Формы и связки сабли давались мне легче, чем чистая выносливость, но сейчас с каждым ударом крепло другое чувство — мышечная память, словно не моя. Адреналин, свобода — первая драка за долгое время, где можно не беречься — и разум расплывался. В голове шипела статика, шёпот ветра по дюнам; я почти выскальзывала из собственного тела.

Я смотрела, как мои руки бьют сильнее, чем я думала возможным: по каске — в висок, по подколенному — и она складывается. Рывок в голове грозил накрыть, дыхание срывалось в панику.

Нет, только не снова, я не могу—

Вспышка света на клинке пересекла мне взгляд. Кинжал за поясницей у мужчины блеснул опасно — явно не затупленный, как у остальных. Опасность полоснула — и выдернула меня из тумана. Он шёл к тесной кучке дерущихся, где держал оборону тёмный силуэт — пятно тени на выбеленном солнцем песке.

Вайпер отбивался сразу от шестерых. Они насели гуртом, а он держался — парировал сверху справа, отступал от удара спереди.

Человек с кинжалом подступал слева, с незащищённой стороны. Я сорвалась, ноги зашлёпали по утрамбованной земле. Солнце вспыхнуло на стали — он поднял клинок над головой.

Звон — и лезвие вылетело из руки, завертелось и воткнулось остриём в истоптанный песок. Моя сабля успела выбить его и тут же врезала нарушителю в плечо — удар, который оторвал бы руку, будь у меня не тупой клинок.

Голова Вайпера дёрнулась ко мне; я уловила на миг широко распахнутые металлические глаза — и уже разворачивалась обратно в бой. Остальных мы добрали быстро — вдвоём.

Он снял почти вдвое больше, чем я, и всё же скоро вокруг нас редело, и внимание потянулось друг к другу. Я бросалась на прочих яростно — а теперь отступила на шаг и пошла по кругу, осторожно. Его надо выбивать — ради Келвадана. Но с тем, как стремительно он снял остальных, сомнение шевельнулось. Он лучше меня фехтует саблей.

К удивлению, Вайпер не стал ни кружить, ни напирать. Замер, лезвие — в переднем охранении. Можно было подумать, что застал бы его внезапным ударом. Но в голове звонко било: «Вайпер жалит без предупреждения».

Я прикинула подбросить апперкат левой и тут же отмела: он из тех, кто сам кидал достаточно безумных правых, чтобы читать чужие.

Он, будто чуя мою паузу, склонил голову и неторопливо согнул палец — маня. Откровенный вызов.

Кровь вскипела, из горла сорвалось рычание. Я присела в пружину, готовая рвануть, — и тут гонг резанул арену. Все разом подняли руки; тупые сабли с грохотом попадали на песок. Нужное число бойцов выбыло — меле окончено.