Кровь песков (ЛП) - Грейсон С. К.

— Никак. Зато его дочь и наследница охотнее приняла наши условия.

Лорд Аласдар хмыкнул — смех без радости:

— Не зря тебя зовут Вайпером.

— Я — таким, каким ты меня сделал, — я склонил голову, хотя зубы вновь заныли от его лёгкого смеха поверх смерти. Я втоптал мысль глубже — боялся, что он услышит моё колебание делать то, что нужно ради спасения пустыни. В конце концов, я обязан ему не только жизнью. Я обязан ему рассудком: его учение и рука — мои единственные щиты от голосов. Он мудр. Я исполню приказ — убью тех, чью смерть он сочтёт нужной.

Вспышкой мелькнуло, как я опустил меч от горла Киры. Я вытолкал образ. Изгнанница всё равно умрёт.

— А девушка? — подсказал лорд Аласдар, будто читал мысли. — Она из клана Ратан?

— Нет, милорд. Изгнанница. Наткнулся на неё, возвращаясь.

Он фыркнул:

— Изгнанница? Ещё одно доказательство, как размякли кланы. Не удивительно, что пустыня пытается нас очистить. Мы, кланы Пустыни Баллан, рождены воинами и раньше давали предателям заслуженную участь. А теперь обычаи Келвадана размягчили нас, и сама пустыня старается вернуть нас к воинскому пути. Бури и редеющие стада — знак: кровью её не кормят как должно.

— Милорд, — только и ответил я — тираду эту слышал десятки раз.

— Пока тебя не было, прошла ещё одна песчаная буря. Потеряли двух лошадей.

Желудок скрутило. Вторая за две недели. До этого была почти месяц назад. Становится чаще. Почти ежедневно охотники не возвращаются или вваливаются через несколько дней — на краю смерти. Раньше так не было. Пустыня жёстче.

— Нам нужно объединить кланы как можно быстрее. Ты лучше всех знаешь, что будет, если мы не возьмём Келвадан до того, как пустыня перестанет видеть в нас пользу, — лорд Аласдар посмотрел поверх края бокала пристально и сделал глоток.

Кулаки сами сжались так, что кожа перчаток заскрипела. Этого я не допущу. На мне — вина за смуту дома, и только так я смогу искупить — и оттянуть своё безумие.

— Я немедленно выйду к оставшимся пяти кланам, — сказал я. Но лорд Аласдар покачал головой.

— Ты ещё немного нужен здесь, — твёрдо. — Всадников трёх кланов, что уже пришли, нужно тренировать — и показать им силу их капитана. Присягу они принесли, но в бой за нами не пойдут, пока не увидят в тебе того самого Вайпера.

Я промолчал, стиснув зубы под маской. Мне не нравилось быть вывеской для объединённых кланов Пустыни Баллан — я заслужил титул оружием и предпочитаю исполнять назначение в тени. Маска — в этом помогает.

И ещё: я не горел желанием оставаться в стане на новолуние. По старым обычаям — время жертвоприношений: смерть ради перерождения. Я доставил изгнанницу к её судьбе, но не жаждал это видеть.

Лорд Аласдар к тому времени будет на взводе — проповедовать кланам про возвращение к древним путям и гнев пустыни, раззадоривая толпу до исступления. В беде и скудости общий враг — Келвадан — даёт клановцам за что биться.

Пока жители Великого города сидят за стенами, отказывая пустыне в жертве и смерти, которыми платят за жизнь, люди кланов терпят и голодают. Келвадан отрёкся от старого закона — силы и выживания, — и это вырастило злость у тех, кто всё ещё меряет себя яростью пустыни. Лорд Аласдар умеет играть на этой злости — как на тонко настроенном инструменте.

А мне не нужно слушать полуправды, что меня же и преследуют. Я слишком хорошо понимаю, что будет, если кланы не объединятся и не выполнят нашу задачу — уничтожить Келвадан. Магия пустыни разорвёт дом на части. Никто не выживет. Пустыня Баллан снова станет мёртвой, как до того, как наши предки дошли до океана.

— Заодно лошадь отдохнёт. Знаю, она много таскала тебя в этих поездках, — продолжил лорд Аласдар, ткнув в слабое место. Если бы не правда и если бы я не чуял усталость Алзы, я бы настаивал — утром уйти к другим кланам.

— Она часто несла меня через пески, — признал я.

— И сегодня несла лишний груз. Жертва пришлась вовремя. Песок выпьет её кровь — отпразднует наш следующий шаг к возвращению старых порядков. Может, купим благоволение пустыни — и пару недель без бурь.

Теперь я и правда промолчал. Я предпочитаю проливать кровь в бою и не разделяю пыла лорда к жертвоприношениям. Тишина в голове приходит лишь тогда, когда убийство — во имя пустыни. Но жизнь даёт нам пустыня. И часто требует жизнь взамен.

— Почему бы тебе не совершить жертвоприношение через несколько дней? — сказал лорд Аласдар. — В знак силы. И чтобы я смог почтить твои успехи, — лицо его оставалось ровным, но твёрдые серые глаза впились в меня — будто видели сквозь металл. Будто бросали вызов: откажись.

Я склонил голову:

— Пустыня даёт и забирает.

Глава 6

КИРА

Я не сопротивлялась, когда меня, волоча, забросили в шатёр, — и перекатилась по земле. Осталась лежать на боку, сплёвывая песок, хотя это было безнадёжно. Крошка всегда пробивается между зубов, особенно когда воды почти нет и клейкая сухость во рту удерживает каждую песчинку.

Полог за мной опустился — меня оставили одну. На миг мелькнула мысль: глупо — оставлять без присмотра, вдруг я сбегу? — и тут же осела: у меня не было сил даже на попытку. Путь сюда выжёг их дотла. По тому, как моё тело тянулось по песку мёртвым грузом, они наверняка поняли: путы я не сорву, да и бежать не смогу.

Размер кочующего стана удивил — раза в два больше, чем у последнего клана, у которого мне удавалось разжиться припасами. Доносился звон клинков, но без паники — здесь привыкли к боевым тренировкам. Металл звенел даже сквозь плотную брезентовую стену. Значит, всадников много, если такие занятия — в порядке вещей. Шум большого народа будоражил нервы — не вязался со странным спокойствием, которое легло на меня как смирение.

Я попыталась приподняться — повозилась беспомощно и всё же уселась, не пользуясь руками. По корзинам и тюкам вокруг, по отсутствию ковров на полу поняла: склад. Готовят к жертве — обращаются как с мешком зерна, пока не придёт час.

Я откинулась на штабель корзин с облегчением — тень, покой, меня оставили. Выходит, последние дни моей жизни будут удобнее прежних лет: этот шатёр лучше держит солнце и песок, чем мой шалаш у оазиса. Можно было не цепляться ногтями за жизнь, а подумать о том, что я оставляю. Я чуть не рассмеялась — сухо, надсаживая горло. Всё, о чём жалеют, уходя, — лошадь, клан, семья, — ушло от меня много лет назад. Глаза защипало, горло сжалось. Никто не вспомнит обо мне; ветер слижит следы. Единственный, кто знает моё имя, — тот, кто везёт меня на смерть. Может, я уже мертва, если меня не помнят — не то что любят. Тогда это — милость.

Шёпот на краю сознания согнал эти мысли: беги. Я стиснула зубы — узнала голос, что толкал меня ползти к укрытию всякий раз, когда стихия брала верх, — и впервые задумалась просто лечь и позволить пескам взять своё. Этот голос приходил на грани: голод, жажда, жара. Он твердил, будто ещё есть ради чего жить, хотя я так и не нашла — ради чего; какое назначение у моей жизни. Быть может, одиночество и впрямь свело меня с ума. Я поторговалась с голосом: лучше сперва набрать сил — тогда шанс на побег будет выше.

Шёпот притих — достаточно, чтобы я закрыла глаза и провалилась в пустой сон.

Я очнулась от руки на плече. Чужое прикосновение разметало остатки расслабленности; тело взвинтилось. Я дёрнулась, забыв, что связана, — удалось лишь беспомощно извиться на полу.

— Перестань, или не получишь воды и еды, — приказал женский голос; хозяйку я не видела.

Я застыла. Обещание воды и еды прорезало туман в голове, как нож.

Когда я угомонилась, меня посадили. Мы уставились друг на друга: острый взгляд, веснушки. Лицо жёсткое, но не жестокое — не так, как я ожидала от надзирателя.

Деловито она поднесла бурдюк к моим губам, и я глотала жадно. Она тихонько цокнула языком — без осуждения.

Когда отняла, я наклонила голову — без слов.