Его самое темное желание (ЛП) - Робертс Тиффани

По его венам пронесся огонь, сладкий и обжигающий, только подгоняя его еще больше.

Ему нужно было заявить права на Кинсли, чтобы она знала, что он принадлежит ей, независимо от того, свободен он или связан проклятием.

Но сначала… Я должен исправить то зло, которое причинил ей.

ГЛАВА 30

Кинсли сидела в столовой, подперев подбородок ладонью, и крутила донышко бутылки с вином, стоявшей на столе. Голова у нее была легкой и словно в тумане, кожа теплой и слегка покалывающей, а во влагалище все еще пульсировали отголоски удовольствия.

Но ничто не могло притупить боль в ее груди, в ее сердце. Ничто не могло отвлечь ее от этого.

Поэтому она решила совершить набег на погреб, где Векс хранил вино. Возможно, алкоголь спасет ее, обеспечив забвение, которого она так отчаянно искала.

Кинсли поднесла бутылку к губам и опрокинула ее, сделав еще один большой глоток сладкого вина. Когда она опустила ее, то икнула.

— Я все испортила, не так ли?

Эхо подплыла ближе, отбрасывая свое неземное голубое свечение на Кинсли, когда она коснулась завитком призрачного огня ее руки.

— Ты ничего не испортила.

Кинсли всхлипнула, когда ее зрение затуманилось от слез. Ее глаза были опухшими и уставшими, но, как бы ей ни хотелось просто свернуться калачиком в постели и забыть о боли, она не могла. Каждый раз, когда она закрывала глаза, ее преследовало выражение лица Векса, его гнев…

Боже, его гнев.

Это привело к ее нынешнему плану утолить свою боль выпивкой. Вот только он не сработал.

— Он возненавидит меня. Он отвергнет меня. Какая от меня польза?

Огонек потускнел, ее пламя напоминало гаснущую свечу.

— Не говори так, Кинсли. Маг не испытывает к тебе ненависти. Он не может ненавидеть тебя.

— Но он будет. Теперь я для него бесполезна, — Кинсли провела рукой по щеке, чтобы вытереть слезы.

Так долго она чувствовала себя… дефектной. О, как же она ненавидела это слово. Но она не могла видеть себя другой после того, как Лиам бросил ее.

Она отдала Лиаму все, что могла, но не смогла дать ему семью, о которой он мечтал.

Он заставил ее почувствовать себя недостаточной. Как будто она неполноценная личность. И хотя в глубине души она знала, что это неправда, этот яд проник в сердце Кинсли и гноился в нем.

Как могло быть иначе, когда предполагалось, что Лиам был любовью всей ее жизни? Он был ее лучшим другом, возлюбленным детства, мужем, единственным человеком, которому она могла доверять больше всех остальных, который должен был заставить ее чувствовать себя желанной, защищенной, важной.

Лиам утверждал, что любил ее, и, несмотря на это, — разбил ей сердце. Утверждал, что любил ее, пока смотрел, как она рассыпается на куски, пока уходил к новой жизни.

Лиам сказал, что любит меня, но меня ему просто было недостаточно.

Почему ее не могло быть достаточно?

И это происходило снова с Вексом. Она позволила своему сердцу вмешаться только для того, чтобы оно снова разбилось. Но на этот раз все было намного, намного хуже. Его свобода зависела от того, что она не могла ему дать. Из-за нее Векс и огоньки останутся здесь в ловушке. Они останутся проклятыми.

— Я обрекла вас всех, — сказала Кинсли, всхлипывая.

Эхо издала тихий, печальный звук и потерлась о руку Кинсли.

— Ты ни в чем не виновата. Королева наложила свое проклятие на мага задолго до того, как ты впервые вздохнула.

Кинсли снова икнула и сделала еще несколько глотков вина. Вытирая рот тыльной стороной ладони, она поставила бутылку на стол сильнее, чем намеревалась, чуть не опрокинув ее. Она поспешно поправила ее, крепко держа, как будто та могла опрокинуться в тот момент, когда она ее отпустит.

— Королева — стерва, — Кинсли нерешительно выпустила бутылку и сморщила нос. — Мега стерва, и я надеюсь, что она будет проклята с… Не знаю, самое худшее, что когда-либо было. Бесконечно зудящий анус или что-то в этом роде.

Огонек склонила свою маленькую головку.

— Это худшая участь, которая может постигнуть смертного?

— Наверное, нет, но все равно это отстой, — застонав, Кинсли прикрыла глаза, прежде чем у нее снова вырвалась икота. — Почему здесь так светло?

— Здесь не так ярко. Дерево заслоняет это место от утреннего солнца.

— Я знаю, — она вздохнула, прежде чем опустить руку и посмотреть на Эхо. — Я достойна этого, в любом случае. Я устала чувствовать себя неполноценной. Я устала чувствовать себя ничтожеством. Я… я не машина для создания детей. Я не определяюсь тем, чего люди хотят от меня. Я человек со своими собственными чувствами, собственными желаниями, собственными мечтами.

Откинувшись на спинку стула, Кинсли взяла бутылку вина за горлышко и сделала еще глоток.

— Я приехала сюда, чтобы сбежать от всего этого. Оставить все это позади, начать новую жизнь и… найти себя. А Лиам… он гребанный мудак. Я отказываюсь довольствоваться кем-то, кто не хочет меня ради меня. Я заслуживаю лучшего. Я заслуживаю того, чтобы меня любили.

— Ты заслуживаешь всего, — сказал Векс.

Кинсли вздрогнула, прижимая бутылку к груди, и широко раскрытыми глазами посмотрела в сторону откуда исходил его голос.

Векс стоял всего в нескольких футах от нее, а за его спиной парили Тень и Вспышка. Он был воплощением темной чувственности — длинные черные волосы, горящие красные глаза, соблазнительные, четко очерченные губы, пальцы с когтистыми кончиками, мощные крылья, как у летучей мыши… На нем были только темные брюки, обнажавшие его стройный, подтянутый торс. Кинсли поймала себя на том, что борется с диким, настойчивым желанием лизнуть его.

Но затем она вспомнила все снова. Вспомнила тишину, которая последовала за ее признанием, тишину настолько плотную, что она душила ее.

Она вспомнила, как он бросил ее.

Кинсли нахмурилась.

— Я не приглашала тебя на свою вечеринку жалости.

— Мне не нужно приглашение. Это мой дом.

Она оперлась рукой о стол, чтобы удержаться на ногах.

— Тогда, я ухожу.

С рычанием Векс сократил расстояние между ними, пока не навис над ней.

— Ты не сделаешь этого.

Надув губы, Кинсли плюхнулась обратно на свое место, все еще прижимая бутылку к груди.

Под взглядом Векса огоньки неохотно покинули комнату.

— Я велел тебе оставаться в спальне, и все же ты ушла. А теперь я прошу тебя остаться здесь, чтобы я мог поговорить с тобой.

— Ты не приказал мне, а накричал на меня, — она сделала еще глоток и покраснела, когда последовала непроизвольная икота. — И вообще, с каких это пор я тебя слушаю?

Уголок губ Векса дернулся.

— Ты не слушаешь.

— Я не хочу с тобой разговаривать.

Его улыбка погасла. Кинсли ненавидела, как больно видеть, как исчезает это выражение.

— Тебе нужно только прислушаться к моим словам, — сказал он.

— Разве мы только что не установили, что я не слушаю?

Он взглянул на бутылку вина, нахмурив брови.

— Ты пьяна.

— Я не пьяна. Я просто немного навеселе. Но я планирую очень, очень сильно напиться.

Векс вздохнул, протянул руку и взял бутылку. По его мягкому настоянию Кинсли отпустила ее. Когда он поставил бутылку на стол, Кинсли уставилась на нее, не в силах смотреть на него, и слезы вновь наполнили ее глаза.

— Ты делаешь мне больно, — сказала она тихим и надломленным голосом, сложив руки на коленях.

— Я знаю, — он взял ее за подбородок и повернул ее лицо к себе. Сожаление смягчило пыл в его взгляде, углубило складку между бровями и опустило губы. — И я сожалею.

— Сожалеешь, — Кинсли с горьким смешком вздернула подбородок и опустила взгляд в пол. — Жаль. Это именно то, что сказал мой бывший муж. Ему было жаль, что у нас ничего не получилось. Жаль, что мы развелись. Он сожалел, что причинил мне боль, — она сердито вытерла пролившиеся слезы. — Он снова и снова говорил мне, что сожалеет, так же часто, как говорил, что любит меня. И ни одно из этих слов ничего не значило. Они потеряли свой смысл и просто стали… пустыми.