Дело смерти (ЛП) - Халле Карина

— Это тебе не поможет.

— А как насчет выпивки? — продолжает Клэйтон. — Я не видел бара в столовой.

Ник вздыхает.

— Раз в неделю мы отправляемся на лодке в Порт-Элис за провизией. Даете нам деньги — мы покупаем, что хотите. Сигареты, алкоголь, комиксы «Арчи», что угодно.

Я внутренне выдыхаю. Хотя бы алкоголь здесь не так легко достать.

На этом занятие заканчивается. Ник сообщает, что ужин в шесть, то есть через час, и что за ужином будет несколько речей, так что пропускать не стоит. Я и так не собиралась; живот уже урчит. Ведь лишь перекусила перед вылетом. Кажется, это было в прошлой жизни.

Все встают и начинают переговариваться, все еще немного неловко, что, наверное, нормально, когда кучка ботаников оказывается в вынужденном соседстве.

Но этот мудак Клэйтон направляется прямиком ко мне.

— Так ты Сидни, — говорит он. Напоминает моего школьного бойфренда-спортсмена, у которого тоже были кудрявые каштановые волосы и вечно самодовольная ухмылка (и который тоже был мудаком), хотя его бы точно не застали за изучением чего-то научного (или вообще чего-либо… зачем я с ним встречалась?).

— Да, это я, — отвечаю, замечая, как остальные студенты наблюдают за нами, будто ожидают драки.

— Думаешь, ты особенная, да? — говорит он.

— Клэйтон, — предупреждающе говорит невысокий азиат, кладя ему руку на плечо. — Не надо.

Я качаю головой, сбитая с толку.

— Я никогда такого не говорила.

Клэйтон прищуривается.

— Ага. Ты права. Вижу, что нет.

Затем он разворачивается и уходит, а азиатский парень следует за ним.

— Он не «весельчага», — говорит Мунавар, делая кавычки в воздухе.

Я смотрю на Лорен.

— Что это было?

Она закатывает глаза.

— Какая разница? Не обращай на него внимания.

«Похоже, мы нашли гнилое яблоко», — думаю я. Интересно, знала ли Эверли о Клэйтоне заранее. Я надеялась, что они берут только студентов без темного прошлого.

Хотя, с другой стороны, я же здесь.

Теперь, когда конфликт исчерпан, мы выходим из здания. Эта драма вернула меня в школьные времена, что раздражает, ведь нам всем, наверное, уже за двадцать. Вероятно, так и бывает, когда ты заперт с учеными в одном месте. Надеюсь, со временем станет лучше, а не хуже.

Так как я пришла последней, я и ухожу последней. Иду за Лорен, немного отставая, чтобы рассмотреть картину на стене — красно-белую мухоморовидную поганку. Интересно, это и есть их «Аманита эксандеско»?

Дверь почти закрывается у меня за спиной, но я успеваю придержать ее предплечьем, выходя как раз в тот момент, когда кто-то снаружи пытается ее открыть.

И я сталкиваюсь лицом к лицу со своим будущим психологом.

ГЛАВА 5

— Простите, — торопливо говорю я, врезаясь в грудь доктора Кинкейда. Он сложен, как каменная стена, но всё же делает несколько шагов назад, и его поразительные глаза на мгновение расширяются.

— Извиняюсь, — произносит он, и от его голоса по моему позвоночнику пробегает дрожь. Я всегда была падка на голос. Если у мужчины низкий, хрипловатый тембр, чуть грубый, чуть тягучий, — у меня подкашиваются колени. А если к этому добавляются мускулистые предплечья и сильные руки, то это для Сидни — святая сексуальная троица.

Мой взгляд падает на его руки, сжимающиеся и разжимающиеся в кулаки так, что это невольно напоминает мне знаменитый кадр с мистером Дарси из «Гордости и предубеждения». Определённо подходит под описание, хотя под чёрным шерстяным пальто, куда более уместным в зимний холод, чем в тёплый вечер, я не могу разглядеть его предплечья. Два из трёх — тоже неплохо, хотя, судя по ширине плеч, я готова поспорить, что его предплечья заслужили бы полный комплект.

«Хватит», — одёргиваю я себя. — «Последнее, что тебе сейчас нужно, — похотливые мысли к собственному профессору и психологу».

Старые привычки умирают тяжело.

— Если позволите, — произносит он, всё ещё держась на расстоянии и указывая на дверь, которая успела закрыться. Похоже, тот хочет избежать неловкого общения, и я понимаю, что, наверное, таращусь на него, как влюблённая дурочка.

Но, обойдя меня, он на мгновение встречается со мной взглядом — и я клянусь, мир замирает. Туман словно окутывает нас, отсекая редкие крики воронов и протяжного, печального свиста дрозда, пока не остаётся только тишина. Его тёмные, низко опущенные брови отбрасывают тень на глаза, а радужка — призрачный оттенок серого, в точности как туман. Взгляд его невыносимо яркий, электрический, пронизывает до самой души, будто он видит меня всю.

И то, что он видит, пугает его.

Настолько, что быстро отводит взгляд.

— Я Сидни Деник, — выпаливаю я, не желая, чтобы он просто ушёл и чтобы мой будущий психотерапевт составил поспешное мнение. — Я учусь в вашем классе, — добавляю, и тут же внутренне морщусь: конечно, я учусь в его классе. Здесь все учатся.

Он замирает, длинные пальцы обхватывают дверную ручку. Потом кивает, облизывает губы, колеблется. Затем на миг закрывает глаза и поворачивается ко мне.

Он снова смотрит прямо, и теперь в его взгляде меньше напряжения. По-прежнему хранит в себе какую-то необъяснимую отстраненность, но суровость сменилась мягкостью. Морщинки в уголках глаз выдают его возраст — около сорока.

Он вытирает ладонь о пальто.

— Простите. Руки чистые, но пахнут соляркой. — Он пожимает мою руку крепко и твердо, его ладонь теплая, и от прикосновения будто разряд пробегает от его кожи к моей. Не так, чтобы ударить, но достаточно, чтобы вспыхнули нервные окончания и по спине разбежались искры. Он держит мою руку дольше, чем это уместно, и чем дольше держит, тем глубже становится его взгляд, пока я не ощущаю, как он начинает расплетать во мне что-то, чего я расплетать не хочу.

Он тяжело сглатывает, губы сжимаются в жёсткую линию, и он отворачивается, отпуская мою руку. Опять нервно шевелит пальцами у бедра.

— Уэс Кинкейд, — говорит он, прочищая горло.

— Мне звать вас профессор Кинкейд или доктор Кинкейд? — удаётся спросить мне.

— Как угодно, — отвечает он, голос становится ещё более хриплым. Он снова прочищает горло. — Вы предпочитаете Сидни или Сид?

— Как угодно, — повторяю я. — Думаю, буду звать вас просто Кинкейд.

Он мягко, искренне улыбается, будто я его позабавила. Глаза светлеют, лицо слишком красивое, черт его побери.

— Тогда буду звать вас Сидни, если не скажете иначе.

— Друзья зовут меня Сид, — говорю я с намёком. — Не знаю, будем ли мы друзьями.

Я понимаю, что флиртую, и не должна, совсем не должна, но он, похоже, не смущён.

— Поживём — увидим, — произносит он. — Только не опоздайте завтра на занятия. — Его лицо принимает суровое выражение, которое у него получается на удивление хорошо, но я понимаю, что это в шутку.

— Не опоздаю, — отвечаю я. Он кивает и исчезает в здании.

Я стою ещё мгновение перед закрытой дверью, ощущая странное отчуждение. Туман вокруг, кажется, начинает рассеиваться под солёным бризом, свет становится ярче. Я подношу руку к носу. Она и правда слегка пахнет соляркой, но еще чувствую табак. Наверное, он курит.

В любом случае, это не так уж противно. Я держу руку у лица, пока иду к главному корпусу. Этот запах навевает смутное воспоминание, что-то из детства, что-то тёплое. Моя бабушка годами выкуривала легкие «Мальборо», а отец всегда пах соляркой своих рыбацких лодок.

От этого воспоминания грудь сжимает боль. Горе странная штука. Оно живёт рядом с тобой — то тихо, то внезапно прорывается сквозь случайную мысль, воспоминание или запах, словно кулак пронзает сердце, заставляя пережить всё заново. Я часто думаю о горе как о бесконечном цикле, змее скорби, пожирающей собственный хвост.

Отец умер три года назад, и теперь я могу вспоминать его без слёз почти каждый день. Мы никогда не были особенно близки — он редко бывал дома, — но у нас всё же были хорошие отношения. Мы были как корабли, расходящиеся в ночи, и, учитывая его занятие, — в буквальном смысле. Иногда мне кажется, что моя склонность забывать что-то, если этого нет рядом, — та самая «проблема с постоянством объекта»13 — спасает меня от безумия и горя. Это один из немногих подарков, что даёт мне СДВГ. Второй — способность уходить в гиперфокус и одержимость тем, что я люблю, что и делает мои оценки отличными — но только по предметам, которые мне нравятся. (Поэтому тот курс по математическому анализу был сущим адом).