Игра титанов: Вознесение на Небеса (ЛП) - Райли Хейзел

Арес, идя впереди, отмахивается:

— Помолчи, Рапунцель.

Аполлон замирает, будто получил по лицу, потом догоняет Хайдеса. Его обычно добрые, зелёные глаза потемнели.

— Скажешь, когда решишь врезать ему. Я за.

Я слишком сосредоточена на том, что хочет показать Арес, чтобы думать о другом. То, что Афродита и Афина тоже настороже, только подстёгивает любопытство. Особенно когда Арес останавливается у высоких, под потолок, белоснежных дверей с изящными золотыми инкрустациями. Кто-то окликает его — не открывай! — но он толкает створку с тяжёлым стоном.

Я обхожу Гермеса и Посейдона и подхожу к Аресу: он ждёт меня на пороге с кривой улыбкой. Разводит руки.

— Пожалуйста. После вас.

Дальше — очередное безумие Кроноса и Реи. Длинный прямоугольный зал: белые стены, такой же пол. Пусто. Голое, холодное пространство, где любой звук гулко отдаётся.

Хуже всего — статуи вдоль правой стороны. На каждой — золотая табличка с именем. Сначала — некий Хаос, за ним Уран и Гея, затем Кронос и Рея и… тринадцать Олимпийцев. Я быстро иду вперёд; статуи высотой под потолок — раза в три выше меня. Это словно генеалогическое древо семьи, высеченное в мраморе.

Первое чувство — удушающая тревога. Но, когда я начинаю рассматривать, с какой тщательностью и изяществом выведена каждая деталь, меня охватывают восхищение и благоговение. Я не нахожу слов. Останавливаюсь у ног Кроноса и Реи, не в силах пошевелить даже пальцем.

— Афина, твоя, конечно, самая красивая, — доносится голос Лиама у меня за спиной. Я оборачиваюсь как раз, чтобы увидеть, как Зевс хватает его за ухо и оттаскивает, удерживая на месте.

Арес становится рядом, скрестив руки. Его ненависть к Кроносу так глубока, что он не может смотреть даже на статую, не скривившись в презрении.

— Знаю, о чём ты сейчас думаешь, — бормочет он. — Тебя это завораживает, верно?

— А разве не должно?

— Повернись. Сзади.

Я поворачиваюсь без вопросов. Левая стена поначалу показалась пустой — поэтому я её и проигнорировала. Но это не так. На стенах — в рамах — фотографии. Я подхожу, сердце стучит в горле. С цветной печати на меня смотрит Кронос — в глазах сумасшедший блеск. Рядом Рея — едва заметная улыбка, светлые волосы перекинуты на одно плечо, с открытого уха свисает бриллиант. Они стоят строго напротив соответствующих им статуй Кроноса и Реи из мифологии.

Дальше — знакомые лица ребят, с которыми я успела познакомиться. Напротив своей статуи — фото Хайдеса. Аполлон. Гермес. Афина. Афродита.

А потом — я.

Я замираю. Закрываю глаза и снова открываю. Это я. На стене висит моя фотография — без рамки, меньше остальных. Будто они ждут «окончательный» вариант, одобренный мной. Та самая фотография, что у меня в документах и в досье Йеля.

— Какого чёрта это значит? — кричу я; голос гулко разносится по залу.

— Хейвен… — Хайдес пытается подойти.

Я отшатываюсь. И раню его. Мне всё равно, потому что сейчас ранена я. Сейчас моя очередь задавать вопросы и злиться. — Вы знали? Ты знал, Хайдес?

Он качает головой. За его спиной Гермес и Аполлон осторожно двигаются ко мне — помочь брату.

— Мы сюда не заходим. Кронос с Реей запрещают. Твою фотографию мы не видели. До сегодняшнего дня, — объясняет Хайдес. — Мы не знали, что отец хочет тебя настолько.

Я не в силах даже обернуться на фото. Всё такое жуткое, что мне становится страшно от каждого человека в комнате.

— Должно быть, ты им очень нужна, — бормочет Лиам, погружённый в мысли. — На твоём месте я бы согласился. Ну, платят-то они хорошо, да?

— Какого хрена ты несёшь? — взрывается Хайдес, а потом поворачивается к Аресу: — Это и была твоя «отличная идея» — притащить его сюда?

Арес тоже недоволен сказанным Лиамом.

— Предлагаю не учитывать ни одного слова, что выходит у него изо рта.

Афродита встаёт между ними, но её голубые глаза прикованы ко мне. Она дарит мне мягкую улыбку:

— Хейвен, пойдём отсюда? Ты даже не позавтракала. Хочешь со мной?

Это звучит, как песня сирены — та самая доброта, которой почти физически больно сказать «нет». Но я всё ещё в ярости.

— Нет, спасибо. Я слишком занята тем, что любуюсь своей фотографией в зале одного греческого богатея-мегаломана, который хочет стать моим папочкой.

Она приоткрывает рот, но слов нет. Потому что я права. За последние двадцать четыре часа я чуть не избила кулаками парня, которого люблю; узнала, что его отец хочет меня «усыновить» и переименовать в Артемиду; выяснила, что отец по уши в долгах; и вот теперь — моё фото в его зале нарциссизма.

Афина проталкивается сквозь толпу; её длинные прямые волосы взлетают во все стороны. Ничего не объясняя, она проходит мимо меня, срывает мою фотографию со стены, рвёт и бросает клочки к моим ногам.

— Теперь довольна? Фотографии больше нет. Твоя бедная растревоженная душа обрела покой?

Мы уставились друг на друга. Она тяжело дышит. У меня глаза распахнуты.

— Это вторая улика, что мы — «здоровая» часть семьи, — вставляет Арес.

Я игнорирую его и сосредотачиваюсь на Афине. Она всегда была единственной, кто не высказывал ничего — кроме ненависти ко мне.

— Что тебе от меня нужно?

Она коротко, зло смеётся. Обходит меня по кругу, поднимает прядь моих волос и презрительно отпускает.

— Висит твоя фотка. И что? Хватит ныть. Прими предложение моего отца, заплати свой долг — или убирайся и не ной больше. В конце концов, Артемида, что ты ещё можешь? Сидеть тут и трахаться с Хайдесом, пока твой папаша спит на тротуаре?

Я сшибаю её звонкой пощёчиной.

— Что я решу — это моё дело, не твоё. Я тебе ничем не обязана, и не смей так со мной разговаривать.

Я знаю, что она сейчас ударит. Её тело выдаёт. И тренировки с Аполлоном и Хайдесом всё-таки были не зря: я резко приседаю и ухожу в сторону — её рука режет воздух. Если раньше она меня ненавидела, теперь, вероятно, хочет моей смерти.

Чьи-то ладони ложатся мне на плечи, и знакомый запах Хайдеса наполняет лёгкие.

— Прекратили, обе, — рычит он. — Хейвен, тебе не нужно ничего ей доказывать. Через пару дней ты уедешь в Йель с нашими кузенами и больше никогда не пересечёшься с Кроносом и Реей.

— Это — мой выбор, — напоминаю я.

— О-о, — низко комментирует Гермес.

Хайдес уже готов отчитать меня, но обрывает себя. И когда Афина самодовольно улыбается, он взрывается: рвётся вперёд, сдёргивает со стены раму с фото Кроноса и швыряет её в стену. Стекло разлетается, осыпаясь яростным дождём осколков. Он не говорит больше ни слова. Разворачивается и вихрем вылетает из зала.

Я смотрю на лицо Кроноса на полу и пытаюсь понять, как мы перешли от завтрака к переворачиванию картин и крикам. Ответ очевиден: Арес. Он любит сеять хаос. И мы все повелись.

— Вау, — шепчет Гермес после тяжёлой паузы. — Хейвен, тебе стоит пойти за ним. Поднять ему настроение при помощи с…

— Герм! — одёргивает Афродита.

Посейдон и Лиам уже влезают с репликами, словно ничего не произошло. И поскольку я больше не выдерживаю взглядов Ареса и Афины, я действительно ухожу — найти Хайдеса, где бы он ни был.

На полдороге по коридору чья-то рука берёт меня за запястье. Я не вздрагиваю: хватка лёгкая, мягкая. Я и так знаю, кто это.

— Он наверняка на террасе своей комнаты, — сообщает Афродита.

Я благодарю её улыбкой и высвобождаюсь. Ускоряюсь. Вдруг отчаянно хочется к Хайдесу — к единственному, кому я без колебаний доверила бы свою жизнь. Да, иронично, учитывая, что он предупреждал держаться подальше от Кроноса. Но он не понимает: я верю ему. Я знаю, что его отец опасен. И помню, что его шрам — из лабиринта. Это не отменяет факта, что у моего отца долги, и единственный шанс дать ему и Ньюту нормальную жизнь — принять условия семьи Лайвли.

Я доверяю Хайдесу. Но я не могу бросить Ньюта и папу. У них нет плана Б. Никакого.

Афродита оказалась права. У двери в комнату Хайдеса щель — не закрыто. Внутри идеальный порядок, пусто. А на террасе — Хайдес: сидит на парапете, согнувшись.