Его самое темное желание (ЛП) - Робертс Тиффани

— Пожалуйста, маг. Где она? — спросила Тень мягким, но дрожащим голосом.

— Она вернулась в свой мир. В свой дом.

Вспышка увеличилась, призрачный огонь приобрел иссушающую интенсивность.

— Это ее мир. Это ее дом.

— Это была ее клетка! — Векс опустил руки и набрал полные пригоршни мха и земли. — Это ни что иное, как пол камеры. Этот мир был ее тюрьмой, даже в большей степени, чем моей.

— Такая глупость на тебя не похожа, — сказала Тень, сверкая рядом с Вспышкой.

— Разве это глупость — желать ей счастья? — Векс бросил комки на землю и схватился за свою тунику. — Глупо было вырвать себе сердце, чтобы она могла жить?

— Она была жива, — ответила Эхо. — Она была счастлива.

— Она была в ловушке. Все ее мечты были выброшены прочь. Все ее близкие потеряны и недосягаемы.

Вскочив на ноги, Векс раскинул руки и повернулся на месте.

— Здесь моя пара была птицей в клетке, проклятой не по своей вине чахнуть вечно. Но там… — слова застряли у него в горле, колючий комок отозвался невыносимой болью в груди.

Но он все равно сказал их, смирившись с мучениями, которые они ему причиняли.

— Там, снаружи, она вольна парить.

— Как она может воспарить, — сказала Тень низким и странно хриплым голосом, — когда ты разбил ей сердце?

— С таким же успехом ты мог бы подрезать ей крылья, — добавила Вспышка.

Векс уставился на огоньки, не моргая, охваченный ужасающей тишиной. Первое движение внутри него пришло в виде чего-то холодного и тяжелого в животе, расширяющегося и опускающегося.

— У нас нет времени, чтобы тратить его впустую, — тихо сказала Эхо.

— Идем, — скомандовала Вспышка.

Огоньки исчезли. Слабое покалывание их магических сущнеостей прекратилось, оставив лишь оглушительный гул лей-линий среди тишины зала.

Не было никаких сомнений в том, что делали огоньки. И все же, как бы сильно Векс ни хотел знать, что Кинсли добралась благополучно, он не жнлал, чтобы огоньки преуспели. Чего они могли достичь, найдя ее? Что могло бы из этого выйти, если бы раны, ее и Векса — все еще свежие, все еще кровоточащие — не стали еще глубже?

Опустив руки по бокам, Векс стоял в тишине, в одиночестве, заставляя себя прочувствовать каждое мгновение. Это также не могло заполнить пустоту, потому что это была пустота, поглощающая его изнутри и пожирающая снаружи.

Только здесь, сейчас, когда огоньки и Кинсли ушли, он по-настоящему понял, что такое одиночество. Только теперь он понял реальную глубину и тяжесть изоляции.

Тоска, гнев, горечь, горе и дюжина других эмоций бушевали в нем, кружась вокруг и внутри этой пропасти, похожие на нее, но всегда разделенные, всегда меньшие.

Он закрыл глаза. Образы Кинсли танцевали в темноте за его веками. Ее соблазнительное, чувственное тело. Полные, выразительные губы. Ее ослепительная улыбка и завораживающие глаза цвета барвинка. Мягкие, медово-каштановые локоны и теплый смех.

Боль и отчаяние, которые были на ее лице, когда она поняла, что он отсылает ее прочь.

Ее мольбы эхом отдавались в его памяти, с каждым словом колючие лозы все туже сжимали его сердце. То, как она смотрела на него…

Векс предал ее. Его пара, его любовь, его лунный свет. Его Кинсли. Каковы бы ни были его намерения, он предал ее. Она будет нести эту боль — боль, которую он причинил, — вечно.

Слабая магия пронеслась в воздухе. Сердце Векса дрогнуло. На мгновение он ощутил завесу между мирами, ощутил ее тонкость, хрупкость. На мгновение он ощутил мир Кинсли, который когда-то называл домом.

И это только сильнее заставило его осознать ее отсутствие.

— Мы не смогли ее найти.

В мягком, шепчущем голосе Эхо была такая хрупкость, какой Векс никогда не слышал.

— Она слишком далеко зашла за границы этого царства, — сказала Тень.

Крепче зажмурив глаза и сжав кулаки, Векс спросил:

— Ты обыскала все в пределах досягаемости?

— Следы лежат по кругу с другой стороны. Человеческие следы, — добавила Эхо.

— И в центре его — человеческая кровь, — сказала Вспышка.

Сердце Векса забилось быстрее, его биение напоминало бой боевых барабанов.

— Не более нескольких капель, — сказала Тень. — И все же они не нашли никаких других прямых признаков Кинсли.

— Как и сказал маг, — прохрипела Вспышка, ее тон был пламенным и резким. — Она ушла.

— Оставьте меня, — процедил Векс сквозь оскаленные зубы.

— Маг…

— Сейчас! — Векс резко открыл глаза. Его крылья расправились, и магия хлынула в него, усиленная лей-линиями, заставив содрогнуться весь зал.

Окружающий свет — включая свет огоньков — потускнел, когда тени сгустились вокруг Векса. Ярость бушевала в сердце его силы.

Огоньки отпрянули, их призрачный огонь замерцал. Их обида и замешательство пронзили сердце Векса, но что могли сделать эти эмоции, кроме как осесть в его сердце? Когда его боль и так была невообразимо велика и глубока, как что-то могло заставить ее казаться еще более огромной, чем бесконечность?

— Пожалуйста, — умолял он прерывающимся голосом.

Тихо, печально и нерешительно огоньки покинули комнату. Как только их свет исчез, Векс снова закрыл глаза. Он обратился к памяти, желая, чтобы образы Кинсли предстали перед его мысленным взором. Но эти образы, эти воспоминания отказывались приходить.

Нахмурив брови, он призвал на помощь разум. Тот не подчинился. Под его веками осталась пустота. Воцарилось небытие. Все, что смог воспроизвести его разум, был голос, холодный и лишенный юмора. Его собственный голос.

Она ушла. Теперь ты смотришь на все, что тебе осталось.

Все, что бурлило внутри Векса, вырвалось наружу. Боль и ярость, горе и вина, разбитое сердце и агония, и некого было винить, кроме самого себя.

Рев зародился у него в животе — в самой глубине его души. Это был жалобный вой банши, разъяренный зов раненого, умирающего от голода зверя, крик бессмертного, вечно терпящего страдания, причиняемые самому себе.

Звук был похож на то, как будто золотые лезвия рассекали его грудь и горло, оставляя за собой огонь, и эхо его крика в комнате только вонзало еще больше лезвий, погружая их глубоко в его сердце и душу.

Кинсли ушла. Он отослал ее прочь. Он навсегда лишил себя единственного источника света в своей жизни.

Хотя он и не желал этого, его рев превратился в мольбу — ее имя. И он произносил его до тех пор, пока весь воздух не покинул его легкие, и он не рухнул на землю, где это имя безжалостным эхом разнеслось по лей-линиям, отразилось от стен зала и заменило звук его сердцебиения.

ГЛАВА 40

Кинсли устала. Чертовски устала. Прошло несколько часов с тех пор, как Векс изгнал ее, и она чувствовала каждую прошедшую секунду. Она думала, что испытывала сердечную боль из-за Лиама? Это было ничто по сравнению с тем, что она чувствовала сейчас.

Половина ее души была вырвана.

Несмотря на ее протесты, семья Кинсли настояла на том, чтобы она обратилась к врачу. Во время долгой поездки на машине в больницу ее родители и тетя задавали бесконечные вопросы.

Что случилось? Где она была? Во что она одета? Где ее машина?

Но Кинсли не ответила ни на один из них. Она не могла этого сделать. Каждый раз, когда она открывала рот, чтобы пробормотать: «Я в порядке» — что было бы полной ложью, — она снова начинала плакать. В любом случае, что еще она могла сказать? Они бы не поверили правде, даже если бы она была в состоянии ее рассказать.

Долгое ожидание в приемном отделении в больнице было не менее мучительным. И все же она не почувствовала облегчения, когда медсестра, наконец, вызвала ей. Мама проводила Кинсли в смотровую, в то время как отец и тетя с тревогой остались ждать.

Она чувствовала себя роботом, пока они выполняли обычные действия — проверяли показатели, задавали вопросы о ее истории болезни, собирали образец мочи. После ухода медсестры Кинсли сидела, уставившись в пол, и снова ждала.