Коллектор - Ульяна Соболева

Я не спешу.

Я умею ждать.

Но когда она станет моей полностью — это будет конец.

Для неё.

Для меня.

Для всего.

Она врезалась в меня, как лезвие. Каждый её взгляд, каждый выдох, каждый шаг — это рана, которая не заживает. Она под кожей, в венах, в каждом ебаном ударе моего сердца. Я хочу её. Всю. Так, чтобы не осталось ничего, что не принадлежит мне. Я хочу разорвать эту её вечную борьбу, стереть сопротивление, сломать всё, чем она себя защищает. Хочу видеть, как в её глазах гаснет страх и вспыхивает что-то другое. Жар, дрожь, зависимость. Я хочу схватить её за шею, почувствовать, как её пульс бешено скачет под пальцами, как её дыхание становится рваным, как она запрокидывает голову, когда мои губы прижимаются к её коже. Хочу впиться в её ключицы, её плечи, её губы — размазать её по себе, по этому грёбаному миру.

Мне нужна её слабость.

Её сдавленный стон. Её пальцы, вцепившиеся в меня, ногти, впивающиеся в кожу. Хочу, чтобы она задыхалась от этого так же, как я.

Чтобы сгорала от меня.

Чтобы перестала убегать.

Я знаю, что она боится.

Но знаю и другое — она боится не только меня.

Она боится себя.

Боится, что однажды просто сдастся.

И этот день наступит.

Потому что я не остановлюсь.

* * *

Идет…Не одна. С каким-то хмырем!

Она, блядь, издевается надо мной.

Этот щенок рядом с ней — живой, целый, наглый. Другой. Не тот, что уже валяется в больнице с переломанными рёбрами. Значит, у этой твари есть имя? Значит, она позволяет кому-то ещё быть рядом?

Какого хрена?

Я сжимаю руль так, что пальцы хрустят. Всё внутри заливает тёмной, густой ненавистью. Я не должен выходить из машины. Я должен подождать, подумать, решить, как действовать.

Но я уже вышел.

Они не видят меня сразу. Я слышу, как он что-то говорит ей, шутит, блядь, и она снова улыбается. Эта её тихая, тёплая улыбка, которую она никогда не даёт мне.

Хорошо. Отлично.

Я исправлю это.

Она поднимает глаза и замечает меня.

Её лицо меняется. Глаза расширяются, дыхание сбивается. Боится.

А её новый хахаль продолжает плести какую-то херню, не замечая, как она замерла. И вот он смотрит на меня. Наконец-то. Я даже не даю ему времени сообразить. Один быстрый шаг. Первый удар — в скулу. Он валится назад, ударяется затылком о стену дома.

Вера вскрикивает.

Я слышу её голос, но он для меня — где-то на фоне. Парень пытается подняться, но я хватаю его за ворот, с силой прижимаю к стене.

— Ты, сука, совсем нюх потерял? — рык вырывается сам собой.

— Ты кто вообще? — его голос сбивчивый, руки хватаются за мою, пытаясь ослабить хватку.

Я отвечаю не словами. Я слышу, как ломается нос. Вижу, как кровь хлещет по губам, как он пытается вдохнуть, но не может, потому что я снова врезаю ему в живот, загоняя воздух обратно. Вера кричит что-то, хватается за мою руку.

— Аслан, хватит!

Я вздыхаю, резко отпускаю его, и он валится на асфальт, задыхаясь, кашляя, уже ничего не говоря. Моя голова работает чётко, чисто. Всё, что он сделал, он сделал при мне. При мне он коснулся её. При мне шутил ей что-то в лицо. Значит, он сам выбрал, как хочет закончить этот вечер.

— Ты сумасшедший! — её голос — не просто испуганный. Он дрожит.

Она смотрит на меня, и в её глазах я вижу ненависть. Но я знаю, что там есть ещё кое-что. Её губы дрожат, дыхание сбито. Она собирается сказать что-то ещё, но я не даю. Резкая пощёчина. Она вскрикивает, её лицо резко дёргается в сторону. Я слышу собственное дыхание. Тяжёлое. Густое. Я вижу, как она медленно поворачивает голову обратно. Как в её глазах вспыхивает боль, злость, страх.

— Никогда. Не смей. Улыбаться. Никому. Кроме меня, — мой голос ровный, хриплый, тянется между нами.

Она молчит. Я хватаю её за волосы на затылке, резко, жёстко, запрокидываю её голову назад. Она дышит часто, сбивчиво. Губы приоткрыты. И я целую её. Грубый, дикий, звериный поцелуй. Я чувствую её сопротивление — оно длится секунду. Или две. А потом она растворяется в этом. Да, детка, ты такая же повернутая как и я. Её руки сжимаются на моих плечах, то ли толкая, то ли удерживая. Я прижимаюсь ближе, впечатываю этот момент в её тело, в её память.

Она моя. Я отрываюсь резко, смотрю в её глаза, в которых темно.

— Домой, Вера.

Она дрожит. Я хватаю её за запястье, тащу к двери подъезда, даже не оглядываясь. Она захлопывает рот, не спорит. Она знает, что нет смысла. Она знает, что ей деваться некуда. Она знает, что я всегда буду рядом. Я тащу её вверх по лестнице, шаг за шагом, крепко удерживая за запястье. Она дёргается, сопротивляется, но я сильнее.

— Отпусти, сволочь! — она шипит, пытается вырваться, но я не реагирую.

Её сердце колотится под пальцами, дыхание сбито. Мне плевать. Я затащу её в квартиру, прижму к стене, сожму её лицо в ладони и скажу ей, как есть: я её конец. Всё, что было до меня — неважно. Всё, что будет — решаю я. Но на последнем пролёте она останавливается.

В глазах — страх.

И в следующую секунду я понимаю почему.

Внизу шум. Гул голосов. Сирена.

Полиция.

________________________

— Ассаламу алейкум, Ваха. Ма хьуна дукх? (Мир тебе, Ваха. Как ты?)

— Ва алейкум ассалам, вай, дац дика. Шун ца хьуна? (И тебе мир, брат. Всё нормально. А ты как?) чеченск. Прим явтора

Глава 19

Я слышу, как кто-то бежит по лестнице, как говорят в рацию, как цокают ботинки о бетон.

Дверь подъезда хлопает, и я слышу чей-то голос:

— Стоять! Полиция!

Я медленно поворачиваю голову. Два мента. В форме, с тяжёлыми взглядами.

Их лица — спокойные, уверенные. Как у тех, кто считает, что может что-то тут решить.

— Руки за голову.

Я смотрю на Веру. Она замерла. Не дышит. Но я вижу, что она не рада, что они здесь.

Не потому что ей жалко меня. Потому что она знает, что это ничего не изменит.

Я опускаю подбородок, облизываю губы и делаю шаг назад.

— Я сказал, руки за голову!

Медленно поднимаю руки.

Два шага.

Рывок.

Меня заламывают, сжимают запястья, металл наручников хрустит на коже.

Тянет, режет.

Не больно.

Смешно.

Они думают, что решили проблему.

— Вы