В клетке у зверя (СИ) - Юта Анна

Тоха со своими людьми уходят, и в гостиной остаемся только я, Вадим, Виктор и несколько человек сопровождения.

— Бориса больше нет, — произносит Вадим, усаживая меня на диванчик, где до этого сидел Тоха. — Олег уйдет за ним следом, как и Шут. Те двое, которые пытались… — он замолкает, подбирая слова, — которые тебя стерегли в том доме, наверняка мертвы или очень близки к этому агрегатному состоянию…

— Зачем ты мне это говоришь? — перебиваю его.

— Я хочу, чтобы ты знала, Лера, я разобрался со всеми угрозами, раздал всем по заслугам, — Вадим смотрит на меня взбудораженным взглядом, а потом выискивает глазами Виктора: — Позвони в больницу, Вик, узнай, что с Людмилой Сергеевной.

— Только что, Вадим, — недобро произносит Виктор, и у меня сжимается сердце. — Вам с Лерой стоит поехать туда.

62. ♀

Валерия

— Что случилось? — Голос Вадима звучит резко, почти как выстрел.

Виктор вздыхает, но держится спокойно:

— Мне сообщили, что Людмила Сергеевна в операционной, — произносит сдержанно. — Больше никаких подробностей.

— В операционной? — срываюсь я, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Сердце летит в пятки, а в глазах тут же выступают слезы. — Почему? Что случилось?

Я хватаю воздух, пытаясь не разрыдаться, но тревога захлестывает меня с головой. Вадим тут же оказывается рядом, мягко берет меня за плечи.

— Лера, соберись, — произносит он твердо, но в его голосе звучит забота. Поддержка. — Слезы потом. Сейчас тебе нужно взять себя в руки. Маме ты нужна спокойной.

Я всхлипываю, киваю, хотя внутри шквал.

— Иди оденься. Быстро, — приказывает он, легонько толкая меня в сторону лестницы. — Мы едем в больницу.

Я иду наверх, слыша, как он четким уверенным голосом раздает приказы своим людям. Будто выстроил весь план за считанные секунды.

Когда я, натянув первое попавшееся платье, спускаюсь к нему, Вадим оборачивается, подходит и обнимает, будто хочет убедиться, что я не рассыплюсь на части.

— Лера, готова?

Я киваю, чувствуя, что на грани, но его голос и присутствие позволяют оставаться собранной. Вадим берет меня за руку, сжимает её крепко, но не больно.

— Держись. С мамой все будет хорошо, — говорит он твёрдо, и я начинаю верить, что так и будет.

Мы выходим из дома. Возле дверей уже ждут две машины, а мужчины рядом с ними проверяют оружие и обсуждают маршрут. Вадим помогает мне сесть в машину, устраивает рядом с собой. За руль почему-то садится Виктор, рядом ещё один вооруженный человек. Наш внедорожник трогается, за ним пристраивается второй.

Мы мчимся в больницу, а у меня внутри становится все теснее от страха. Пульс гулко звучит в ушах. Вадим сидит рядом, его рука крепко сжимает мою, но я даже не чувствую этого давления. Мысли вертятся вокруг мамы, которую я не видела несколько дней, которую оставила одну, не успев предупредить о том, когда приеду.

Когда машина останавливается перед больницей, я вылетаю наружу быстрее, чем Вадим успевает открыть мне дверь. Он догоняет и, обняв за плечи, молча идет рядом. Его присутствие греет и прибавляет сил, хотя внутри все кипит.

На стойке информации называют номер операционной. Мне так жутко за неё, что не хватает воздуха, чувствую себя рыбой, выброшенной на берег.

— Почему операция? — спрашиваю дрожащим голосом, не в силах справиться с лавиной эмоций.

Медсестра что-то отвечает, но слова не доходят. Вадим влечет меня к операционному отделению. Он крепко обнимает меня и, похоже, заметив мое состояние, поясняет:

— Тише, малыш, — говорит на ухо. Его голос глубокий, твердый, заботливо обволакивающий. — это плановая операция. Все идет как надо.

Меня клинит. Как это, как надо? Почему меня не было рядом с ней? Почему я не проводила её в операционную? Не обняла, не дала счастливого напутствия? Мама отправилась туда одна, без моей поддержки. Что же я за дочь такая?!

— Но я… Мне нужно было оставаться здесь! — всхлипываю, не в силах продолжить. Внутри все сжимается от чувства вины, которое размазывает меня, точно червяка по асфальту. — Мне стоило быть с ней рядом! Ах… Если бы я не оставила её одну…

Лицо мокрое от слёз, взгляд размывается, я дрожу всем телом и едва могу говорить. Образы мамы, лежащей в больнице, одинокой, без меня, не дают покоя. Это моя вина. Только моя.

— Лера, — Вадим разворачивает меня к себе лицом и мягко поднимает пальцами мой подбородок, его голос остаётся мягким, но в нем звучит непреклонная уверенность. — Ты не виновата. Это не твоя вина… Ты сама чуть не погибла.

Слезы взрываются новым потоком.

— Боже! А что, если бы я погибла? — голос совсем пищит. До меня доходит весь мамин ужас.

Вадим вжимает меня в свое тело, придавливает руками за лопатки. Держит и не дает отстраниться.

— У тебя есть я, я ни за что не допустил бы, чтобы с тобой что-то случилось, — произносит он так уверенно, что я на мгновение забываю вдохнуть. — Я уничтожу мир, чтобы спасти одну тебя.

Он и правда ведь не допустил. Спас. Забрал. Покарал обидчиков.

— Послушай меня, — он отлепляет меня от себя и заглядывает в глаза, ловит мой расфокусированный взгляд, заставляя собраться. — Ты ничего не могла изменить. Если бы ты осталась тут, в больнице, Борис достал бы и тебя, и маму. Малыш… Ситуация легче бы не стала.

Он вообще-то прав. Я шмыгаю носом, пытаясь унять рыдания, но бесполезно. Слёзы текут, неостановимым потоком.

— Ты сделала всё, что могла, Лер, — продолжает Вадим увещевательным тоном. — Ты жива, и сейчас ты рядом с ней. Это главное. Она знает, что ты её любишь. Всё остальное — просто неподвластные тебе обстоятельства.

— Это слишком, Вадим… — шепчу я, закрывая лицо руками.

Вадим осторожно берет меня за запястья, соединяет мои кисти вместе и мягко сжимает ледяные пальцы между своими ладонями. Греет.

— Ты справишься, Лера, — говорит он. — И она справится. Ты нужна ей сейчас, а не вчера.

Я обессиленно опускаюсь на сиденье в коридоре перед дверью в отделение, Вадим садится рядом и прижимает меня к своей груди, обнимая за плечи. Молчит, даёт мне выплакаться, гладит по спине, словно пытается передать свою силу. Через несколько минут поднимается и, не говоря ни слова, направляется в сторону поста медсестры на этаже.

Вскоре Вадим возвращается с пачкой салфеток и картонным стаканчиком кофе.

— Возьми, вытри слёзы, — говорит он, протягивая салфетки.

Я принимаю их, все ещё ощущая дрожь в пальцах.

— И вот, держи, — он ставит стаканчик мне в ладони. — Тёплый, с молоком. Пей, тебе это нужно.

Я смотрю на него сквозь пелену слёз, поражённая тем, насколько он внимателен. В его глазах — тепло, которое заставляет меня таять.

— Спасибо, — шепчу, касаясь стаканчика губами. Тепло пробегается внутри обжигающей волной, в груди становится чуть легче.

Вадим снова садится рядом и молча смотрит на меня. Слова не нужны. Он рядом. И я ощущаю, что на этот раз я не одна справляюсь со своей болью.

Часы тянутся мучительно долго. Вадим не отходит ни на шаг, даже когда я нервно расхаживаю по коридору. Он неотрывно следит за мной, готовый в любой момент подхватить, если я оступлюсь.

И вот наконец дверь с табличкой «Операционные» открывается. В коридор выходит врач в маске, одетый в светло-зеленый медицинский костюм с треугольным вырезом. Я замираю, боясь приближаться, чтобы не услышать плохие новости.

Вадим делает это вместо меня. Подходит к врачу и спрашивает про Незабудкину Людмилу Сергеевну. А я сжимаюсь и дрожу, притаившись у него за спиной, в ожидании ответа

63. ♂

Вадим

— Операция прошла хорошо, опухоль удалось удалить в полном объёме, — произносит врач. — Ваша мама должна прийти в себя предположительно через три-четыре часа. Завтра мы сделаем томографию, и я смогу предоставить более точные прогнозы по выздоровлению.