Пандора - Дария Эссес

Не думала, что меня тронет их предательство, ведь мы далеко не друзья. Однако несмотря на то, что мы с Татум дрались, как кошка с собакой, осознание ее причастности к похищению Бишопа больно ударило в грудь. Чего уж говорить об Эзре, который с самого знакомства вызывал у меня желание понять его и… защитить?

Я могла догадаться об этом еще раньше, на Мертвой петле, когда Кэмерон обращался к Эзре и спрашивал его о похищении. Уже тогда правду знали все, кроме меня. Они с Татум – те двое из подвала, которые помогали Бишопу искать Малакая.

Нельзя было отрицать, что я немного привязалась к ним. Поэтому сейчас даже не хотела смотреть им в глаза.

Малакая можно было сравнить с падшим ангелом – прекрасным созданием, которое разбилось о собственные надежды и было приговорено скитаться по горящим землям, уничтожающим всё на своем пути. Каждый его твердый шаг мог разрушать города. Каждый холодный взгляд мог резать, словно сталь.

Я хотела развернуться и сбежать, но не сдержалась, посмотрев на последнего человека, идущего чуть спереди.

Бишоп Картрайт.

Мой собственный демон.

Я не видела его целый месяц. Он звонил и писал мне каждый день, но я игнорировала любую возможность встретиться. Время разговоров прошло – наша история завершилась, даже если сейчас мое сердце впервые за месяц начало биться, будто его вырвали и снова вшили в грудную клетку.

Наши взгляды столкнулись.

Я затаила дыхание, не в силах перестать смотреть в эти разноцветные глаза. Они прожигали меня с горячей интенсивностью, которая воспламеняла каждую клетку тела. Грубо, ненасытно, с тем же голодом, который я видела в нашу первую встречу.

Сделав очередную затяжку, Бишоп выдохнул клубящийся дым и провел языком по нижней губе. Его глаза не отрывались от моих. Ни на секунду.

Черт возьми.

Когда мы прошли мимо их компании, позади раздался знакомый крик:

– Эй, розовая кукла Барби! Научись носить юбки подлиннее, а то, знаешь, не все хотят видеть твою шлюшью вагину!

Я ахнула от возмущения.

И не только я, потому что Лени развернулась и рявкнула:

– Ты хоть раз в жизни платье-то видела? Неудивительно, что тебя считают четвертым в их компании. Завистливая сучка!

– Тише, красавица, – спокойно произнес Малакай, однако его глаза вспыхнули недобрым блеском. – Ты умеешь лаять, но мы умеем кусаться.

– Это что за волчьи цитаты? – фыркнул Алекс.

О, черт. Это очень плохо.

– Прекратите! – прошипела я, потянув Леонор за собой, но она будто вросла в землю и продолжила кричать на всю улицу:

– А ты, гребаный тюремщик! Я выколю тебе глаза, если ты продолжишь так смотреть на мою подругу, понял? Я предупреждала, чтобы ты держался от нее подальше. Проебался – твои проблемы!

Лени резко закрыла рот рукой.

– Ой…

Я посмотрела на нее распахнутыми глазами.

– Вау. Не знала, что ты так умеешь.

– Я тоже. Выхожу на новый уровень.

Эзра примирительно поднял руки.

– Послушайте, мы все знаем, почему так друг на друга реагируем. Но это дело только Дарси и Бишопа. Давайте оставим войну на потом и не будем сотрясать воздух, когда в этом нет смысла.

– Единственный адекватный в их компании, – хмыкнул Джереми. – Похоже, придурку Дарси реально нужно выколоть глаза, чтобы он утихомирился.

Малакай и Бишоп шагнули вперед, а я выбежала перед Джереми и вскинула руки в защитном жесте.

– Стойте, он не хотел его обидеть! Джереми, закрой рот, если не хочешь остаться без ног, черт бы тебя побрал, – прошипела я, бросив на него грозный взгляд.

Он невинно захлопал ресницами.

– Я замолчу, только если мне отрежут язык.

– Я без проблем могу это сделать, – прорычал Бишоп.

– Какие же они красивые… – мечтательно вздохнула Ребекка.

Из меня вырвался стон.

Это кошмар. Настоящий, блядь, кошмар!

– Ладно, не будем тратить время на богатеньких детишек, – фыркнула Татум и развернулась к нам спиной. – Вдруг пожалуются своим папочкам. Так страшно, аж коленки дрожат.

Лени шагнула вперед и показала ей средний палец.

– Пошла ты!

Вдруг Малакай двинулся к нам и резко обхватил ладонь Леонор. Я округлила глаза, когда он склонился к ней и прошептал что-то на ухо. Краска отхлынула от лица Лени, и она посмотрела на него так, будто увидела привидение.

Что происходит?

Однако сцена прервалась так же быстро, как и началась.

Малакай шагнул назад, не отрывая от нее взгляда, и усмехнулся уголком рта.

– Что он тебе сказал? – прошептала я, когда Лени снова вернулась к нам.

– Да так, ничего. Просто запугал какой-то чушью, – легкомысленно ответила она, но ее голос дрогнул.

Будто ничего не произошло, Татум, Эзра и Малакай двинулись в противоположную от нас сторону. Только Бишоп стоял на том же месте и сверлил меня взглядом, пока за моей спиной раздавались бормотания удаляющихся друзей.

Он шагнул ко мне навстречу.

Я покачала головой и, не отрывая от него взгляда, прошептала:

– Прекрати делать это.

Уголок его губ пополз вверх.

– Отрицай, что ты моя, маленькая Пандора, но судьба имеет на нас другие планы.

Он затушил сигарету носком ботинка, словно она – мое сердце.

– Я дам тебе время, но оно ничего не изменит. Никакая иллюзия не заставит меня поверить в то, что ты не хочешь быть моей. Ты была ей и будешь. Только моей, Дарси Ван Дер Майерс. С того дня, как я увидел тебя.

Бишоп шагнул ко мне навстречу, а я даже не могла сдвинуться с места. Просто смотрела в его глаза, пронзительные, ласкающие каждый дюйм моего лица, и пыталась сделать дрожащий вдох. Его тяжелое присутствие проникало в поры, а запах, от которого кружилась голова, гипнотизировал и превращал меня в безвольную куклу.

Хотя нет – всё было наоборот.

Он дарил мне свободу.

Говорят, люди со стокгольмским синдромом влюбляются в преступника, потому что так их разум приспосабливается к стрессовой ситуации. Например, жертва может отождествлять себя с агрессором, либо проникнуться к нему добрыми чувствами, просто чтобы выжить. Так их тело и разум выстраивают линию защиты от насилия и страха, который может убить прежде, чем рука преступника.

Я влюбилась в Бишопа не сразу и не потому, что пыталась защититься от него.

Это происходило постепенно. В том подвале он раскрепостил меня и вытащил из глубины ту часть Дарси Ван Дер Майерс, которую никто не принимал.

Но которую принял он.

Тогда я еще не любила его, а полюбила позже, когда Бишоп показал мне свои острые углы. Когда он начал улыбаться и смеяться, потому что я дарила ему