Запах твоей кожи (СИ) - Светлана cd_pong

Комната наверху… Он не запирал её из упрямства. Просто однажды закрыл дверь и не смог открыть снова. Там пахло её духами — не теми, что в бутылочках, а тем, что остаётся на подушке после сна, на платке, на страницах книг. Он боялся, что если впустит туда чужой воздух, запах исчезнет. А вместе с ним — и последнее, что осталось от неё.

Эрине не знала. Не могла знать.

Она вошла туда с добром в сердце — хотела устроить гнездо для ребёнка.

А он… он увидел только вторжение.

И толкнул.

Теперь и ребёнка нет.

Не будет мальчика с её глазами и его упрямством. Не будет девочки, которая, может, научила бы его смеяться без расчёта.

Придворные скажут: «Потеря, конечно… но вы молоды, милорд, всё ещё впереди».

А он знает: не всё.

Некоторые двери, раз закрывшись, больше не открываются.

Ни для детей. Ни для матерей. Ни для него самого.

Конь фыркнул, сбавил ход.

Войд не стал его подгонять.

Пусть идёт. Куда-нибудь.

Главное — не домой. Но возвращаться — значило бы признать, что он убил то, что больше всего хотел сохранить.

Глава одиннадцатая.

Мали вошла в комнату лёгкими шагами.

— Госпожа… — тихо позвала она. — Батюшка просил передать.

Эрине не подняла глаз. Лицо её было бледным, веки — опухшими от слёз, что лились всю ночь беззвучно, в подушку.

Мали протянула маленький мешочек, сшитый из грубой ткани.

Эрине взяла его. В руках —подушечка, жёсткая, сухая, с лёгким хрустом внутри.

— Такие он мне делал, когда я была малышкой, — пояснила Мали. — Чтобы я не плакала. Внутри — полевые травы, лесные цветы, кусочки ягод… Говорит, если спать с ней — запах успокаивает и даёт силы.

Она говорила ещё что-то, но Эрине уже не слушала.

Она поднесла подушечку к лицу — и вдохнула.

И в этом запахе — он.

Лесные травы, скошенная трава после дождя, лёгкая горечь полыни…

*Тот самый запах, что остаётся на его рубахе, на его коже, в его молчании*.

Тео снова спас её.

Не вытащил из пропасти — нет.

Просто бросил верёвку, когда она уже перестала цепляться.

Не пробудил желание жить — но напомнил: мир ещё пахнет чем-то, кроме пепла.

***

Всю ночь она обнимала подушечку, прижимая к груди.

И в полусне ей казалось — это его руки держат её, крепкие, тёплые, надёжные.

Утром она впервые за неделю сама спустилась на кухню.

— Агата, — сказала она, — подайте, пожалуйста, завтрак.

Старушка ахнула, глаза заблестели:

— Ох, миледи! Жива! Жива!

Эрине пошла на поправку.

Медленно, но пошла.

***

Как только силы вернулись, она пошла искать его.

Нашла у заднего двора.

Тео колол дрова — мощно, чётко. Поленья разлетались в стороны.

Он не заметил её сразу.

А она стояла, забыв дышать, глядя, как солнце играет в его волосах, как напрягаются мышцы на руках.

Наконец он опустил топор. Обернулся.

Увидел её — и уголки губ дрогнули в едва уловимой улыбке.

— Миледи? Вы тут? Вам лучше?

Она кивнула.

— Ну слава богам! Вытащили вас!

Но Эрине резко замотала головой:

— Нет, нет, нет… Не богам. *Тебе*. Только благодаря тебе я здесь. И не в первый раз.

Она смотрела прямо в глаза — без маски, без страха.

— Тео… ты всегда рядом, когда я теряю себя. Даже если мы сами этого не понимаем.

Он отвёл взгляд. Голос стал тише, хриплее.

— Эрине, не надо. Что я могу тебе дать? Я — раб. Без воли. Без свободы. Я — **никто**.

Он сделал шаг назад, будто пытался увеличить расстояние не только между телами, но и между мирами.

— Ты не знаешь меня, — сказал он, не глядя на неё. — Ты тянешься не ко мне, а к образу, придуманному тобой. Ты видишь во мне того, кем я не являюсь. А я… я просто чужак. Незнакомец. И всегда останусь им.

Она протянула руку, но он не взял её.

— Это жестоко, — прошептала она.

— Но это так, — ответил он. — Просто… уходи. Забудь обо мне.

Она хотела сказать больше — но слова застряли в горле.

Резко развернулась и пошла прочь, не оборачиваясь, чтобы не видеть его лица.

А он, стоя среди разбросанных поленьев, тихо, почти беззвучно, прошептал вслед:

— *Эрине…*

***

Мали вышла из курятника с котомкой, полной яиц.

Она всё видела. Всё слышала.

Осталась незамеченной.

И в её детской голове созрел план.

Не дерзкий. Не глупый.

А простой:

*Если взрослые не могут сказать друг другу «останься» — пусть это скажет тот, кто ещё верит в чудо.*

Глава двенадцатая.

Эрине рисовала постоянно — как дышала: тихо, незаметно, но без этого не могла.

Её бумаги были исписаны — цветы, тени, лица.

Очень часто она рисовала-его

Сначала — в движении: силуэт у конюшен, рука на ведре, взгляд, устремлённый вдаль.

Потом — вблизи.

В тот день она нарисовала его лицо так, будто он сидел перед ней часами.

Морщинки у глаз — от солнца и бессонницы.

Тень на скуле — от упрямства и усталости.

Даже крошечный шрам на подбородке, о котором он, скорее всего, и не помнил.

И оставила рисунок на подоконнике — под осенним светом.

Тали нашла его утром, подумала вот она частичка плана. Не сказала ни слова. Просто аккуратно свернула и пошла к конюшням. На пару мгновений остановилась за углом и В уголке рисунка, мелким почерком, она написала: *«Элиран»*. Как учила ее Эрине. И хитро улыбаясь пошла дальше.

Тео расчесывал гриву кобыле, Мали подошла к нему протянув свёрнутый листок.

Тео вытер руки — сначала о рубаху, потом о чистую тряпицу — и взял лист.

Он видел себя в лужах, в полированном металле упряжи, реже в зеркалах.

Но никогда — таким.

Настоящим…

— Передай… спасибо, — сказал он дочери, не отводя глаз от рисунка.

— А «Элиран» — это что? — спросила Мали, указывая на подпись.

— Старое слово, — тихо ответил он. — Бабушка говорила… оно значит: *«ты — тот, чья тень мне роднее света»*.